— Постой-ка… То есть, у тебя были папа и мама? Другие папа и мама?
— Не настоящие. И то был я, но… как бы тебе объяснить… не-совсем-я. Я говорил тебе, что всё вокруг, большая часть этого мира, большая часть происходящих здесь событий кое-кем уже предрешена. Я знал об этой истории, как о произошедшей со мной, и в то же время не принимал в ней участия. Не-совсем-я принял командование кораблём, когда отец на полпути к новой земле скончался от неизвестной болезни. Многие считали, что его отравили, что отцовские ненавистники сумели пристроить на «Касатку» кого-то из своих людей, которые затем подмешали ему в любимое питьё отраву. Отца так любили, что почти единогласно сделали не-совсем-меня капитаном, нашли подходящий ящик, чтобы я доставал до штурвала, и даже помогали, когда это требовалось, его поворачивать, так как эта штуковина, рулевое колесо, на самом деле жуть какая тяжёлая… но это уже был я, когда, оставшись фактически без сильной руки, команда достала все запасы рома из трюма и напилась до розовых соплей. Валялась на палубе, как стая тюленей, в то время как внезапно разразившийся шторм слизывал их по одному за борт. Это был я, когда пытался повернуть руль на свет маяка, который я же и заметил вдали. Это был я, тот единственный, который выжил. То место… или время? Словом, тот момент, когда не-совсем-я стал собой, я стал называть ТОЧКОЙ ВХОЖДЕНИЯ. Это точка, когда ты понимаешь, что сказка больше не звучит из чьих-то уст, а происходит вокруг тебя, что она на самом деле жестокая, холодная, мокрая, и под неё не хочется засыпать.
Забегая вперёд и заглядывая в глаза брата, Денис видел в них серую бездну. Это не аллегория: в них можно свалиться, если подойти слишком близко. Что там за силуэты виднеются вдали? Силуэты корабля и его бравого капитана, кто находится в рулевой рубке и унизанной перстнями рукой небрежно поворачивает штурвал? Нет, про перстни Денис нафантазировал, он просто не мог видеть таких подробностей. Но вот прежняя «Касатка» исчезла вдали и появилась другая, дрейфующая со спущенными парусами по морским течениям. Капитана больше не было, вместо него к бортику привалился истощённый человек, извергающий в пучину последние крохи обеда. Этот силуэт был куда ближе предыдущего. Максим рассказывал историю как нечто, что передавалось из уст в уста, однако в самом конце его глаза вдруг полыхнули.
Они остановились передохнуть, встретив несколько шершавых, удивительно похожих друг на друга, камней. Максим сказал, что это окаменевшие лягушки, но Денису было сейчас не до чудес и здешней фауны: его занимали вещи куда серьёзнее.
Малыш сказал, пытаясь угадать взглядом линию горизонта:
— Западные земли населяют подданные испанской и британской короны. Вряд ли они знают меня в лицо, но предание о «Касатке» всегда свежо в их устах.
— Но ты же был ребёнком…
— Я и сейчас им остаюсь. И это вторая причина, по которой стоит держаться подальше от испанских поселений. Они думают, что я — демон, призрак, что в моей голове гнездятся вороны, которые давно уже выклевали мой прогнивший мозг…
Денис поёжился.
— Мы же не собираемся заглядывать к ним в гости?
Братец покачал головой.
— Нам придётся идти через подконтрольные той или иной короне территории. Соваться в чёрный лес? Там нет троп. И ни один топор, ни одно мачете не совладает с местной растительностью. Единственный способ создать в чёрном лесу подобие тропы — это валить в нужную тебе сторону, одно за другим, деревья, некоторые из которых достигают иногда высоты в семь десятков метров. Чтобы срубить одно такое, уйдёт целая вечность, а когда ты пропилишь достаточно глубоко, это дерево просто распахнёт рот и проглотит тебя вместе с пилой и топором. Идти в обход, через прерии? Там чаще всего видели ТЬМУ, и, кроме того, у меня дурное предчувствие относительно этих прерий. Они были безопасны, когда я начинал своё путешествие, но мир меняется.
Пока Максим говорил, Денис, усевшись на один из валунов, пытался дать отдых гудящим ногам.
— Придётся рисковать, — продолжал Максим. — В конце концов, люди из-за моря могут просто-напросто испугаться наставить на меня оружие. Дурная слава иногда важнее крепкого, вооружённого до зубов отряда лояльных тебе людей… однако слава, независимо от того дурная она или добрая, распространяется здесь с затруднениями.
Денис не совсем понял, что имел ввиду Максим. Несмотря на страсть как пугающую его перспективу красться как мышь через весь перенаселённый кошками дом Старой Тряпошницы, тётки, что обитала через квартал от их дома в Выборге, он улыбнулся.
— С тобой бы Бурчал не согласился.
— Кто это? — без интереса спросил Максим.
— Это из одной книжки про говорящих зверей. Их там унесло потоком во время паводка, и они долго-долго возвращались домой, в родную долину. Сначала по катакомбам старого города, потом через Лавинную гору… и эти звери — бобёр Бурчал, лис, крыса, куница, старый карась, которого таскали в стеклянной банке, — сначала цапались и старались друг от друга избавиться, но потом решили объединить усилия. Только так они и добрались до своей долины.
— Твой Бурчал — всего лишь герой нравоучительной книжки, — сказал Максим. — Раз за разом умирая здесь, на ДРУГОЙ СТОРОНЕ, думаю что я усвоил кое-какие уроки. Бесценные уроки, один из которых гласит: чем ты меньше, чем ты круглее и легче соприкасаешься с окружающим миром и людьми его населяющими… касаешься их не сильнее чем залётный ветерок, который едва может поднять прядь волос… тем меньше придётся наслаждаться полётом верхом на карусели мертвецов.
Денис хотел возразить. Он напряг свои мозги так, что трещало в затылке. Что это за зверинец? Из какой-такой ракушки он выполз, марширующий к высокой своей цели? Денис силился вспомнить обложку, и не мог, хотя обложки он запоминал куда лучше, чем автора. Может, эту книгу ему читала мама? Может, рассказывал кто-то из приятелей? Но вот в чём проблема: у Дениса, запойного книголюба, в приятелях таких не водилось. Там водился Митяй, который… впрочем, сами понимаете. Митяй — не наш случай. «Наверное, книжка была настолько неинтересной, что я постарался поскорее её забыть», — решил Денис, хотя толикой разума он понимал, что это не так. Неинтересную книжку он не стал бы дочитывать до конца. Поразмыслив так, Денис не стал отвечать Максиму.
— Пора идти, — сказал Максим, наблюдая, как Доминико носится в полях, пытаясь шевельнуть хотя бы одну травинку, вспугнуть хоть одного зайца. До ребят доносились его заунывные, но в то же время полные достоинства вопли, которые не имели никакого влияния на дикую природу. — Мы и так засиделись. У меня задница скоро примёрзнет к этому камню.
