— Мы выступим утром, — сказал тот, пряча неловкость. Происходящее напоминало гротескную картину.
Стараясь лишний раз не поворачиваться спинами, они нарезали две охапки гибких пышных ветвей, приготовив подстилки. Приготовили запас дров. Улеглись по разные стороны огня, не отводя глаз.
В роще верещали животные, напоминающие мартышек. В темном небе промелькнул силуэт крупной хищной птицы. Холодало, ветер почти стих.
Над стоянкой стояла неприятная, тяжелая атмосфера, нарушаемая лишь короткими фразами. Бывшие противники, по очереди побывавшие в шкурах пленников и пленителей, искоса следили за каждым движением, прислушивались к окружившей полутьме. Ни тот, ни другой не держали под рукой ни одной Нити, но напряжение от этого не спадало.
Вдалеке, пронзая сочные облака пиками вспышек, началась гроза. Уснувший ветер рванул с новой силой, и Танара прочнее закрепил тент, подбросив в огонь побольше хвороста. Меча мидзури так и не снял.
Киоши долго ворочался, разглядывая проводника в полумраке темно-синей ночи. Он не испытывал угрызений или неловкости от своего нападения на Танару — в аналогичной ситуации тот, скорее всего, поступил бы еще жестче. Но нелепость встречи все же оставила отпечаток на его совести, умалчивая о том, как быть дальше. Осознав, что вновь запутывается в предположениях и вопросах, тоэх приказал пасмурным мыслям отправиться вон. Дал усталости охватить тело, а уже через какое-то время спал, чутко и нервно, как охотничий пес.
Проснулся от легкого тычка веткой в бок и замер, готовый вскочить. Казалось, что прошло всего несколько мгновений, но чутье доказывало, что миновало не меньше семи земных часов.
— Если ты проснулся, вставай, — Танара сворачивал тент, собирая нехитрые пожитки. — Нам пора выступать.
Киоши рывком приподнялся, разминая плечи, встряхнулся по-собачьи. В небе по-прежнему плыли фиолетовые шары солнц, ничуть не посветлело. Дождевой фронт так и не дошел до их стоянки, но ветер завывал еще сильнее, чем прежде. Стаи жухлых листьев летели по воздуху.
— Как скоро здесь рассветет? — к своему неудовольствию, тоэх не почувствовал себя отдохнувшим.
— Если мерить земными категориями, через трое с половиной суток. Продолжается время Темных Солнц.
— Сколько мы спали?
— Тебя устраивает земная мера времени?
— Вполне, я уже давно живу в колонии.
— Тогда, — проводник задумался, что-то подсчитывая, — чуть больше шести часов.
Он раскидал костровище, аккуратно прикрыв его отложенным в сторону дерном.
— Как насчет завтрака?
— Позавтракаем в поселке, — Танара закинул за спину мешок, поправил меч. — Здесь в долине есть деревня, там неплохая корчма. Ты готов? Тогда идем.
Проводник в последний раз внимательно осмотрел место стоянки, и Киоши невольно поразился изменениям, которые произошли с ленивым котом. Сейчас перед ним стоял настоящий воин, собранный и готовый к долгому походу, носящий за спиной меч не только ради красы. Танара кивнул и, не оборачиваясь, пошел вниз по тропе. Юноша поспешил за ним, стараясь попадать в ритм.
Какое-то время шли перелесками, где золотая с синими прожилками листва опадала на землю, навевая воспоминания о далекой земной осени и отточенном, словно бритва, кинжале Танары.
Присев на острых камнях шустрого ручья, умылись. Мидзури — бережно омывая лицо, сопровождая каждое движение шевелением губ, тоэх — разбрасывая брызги и шумно отфыркиваясь. За привязанную к запястью веревочку, Танара извлек из-под левого рукава крохотный костяной полумесяц, изрезанный мелкими строчками. Опустил в воду. Киоши не отвлекал, наблюдая за подпрыгивающим в волнах амулетом. Выждав несколько секунд, чародей спрятал полумесяц обратно, заправил ремешок и, сбросив с плеча флягу, быстро наполнил ее, полностью утопив. Деловито закрутил крышку, отряхнул мокрую жесть, привесил за спиной. Молча встал и двинулся от ручья.
В усмешке кривя губы, Киоши поспешил следом. На его родине даже ребенок смог бы определить чистоту воды, не прибегая к помощи заклятых побрякушек…
Большую часть времени мидзури молчал, что вполне устраивало обоих. Неловкость никуда не делась, лишь отступила, размытая ночевкой, и к беседам все еще не располагала. Неприятных ощущений добавляло поведение проводника, местами высокомерное, местами безучастное. Тоэх вообще считал колдунов выскочками, на любую другую расу взирающих сверху вниз, а наблюдение за Танарой лишь укрепляло картину. Не будучи искушен в психологии, юноша не мог рассмотреть, что за непроницаемой маской равнодушия проводник старательно прячет собственные чувства, пребывавшие в полнейшем смятении…
Путники пересекли еще несколько звонких ручьев, спустившись в просторную низину, покрытую шарообразным кустарником. На дальнем краю долины, где встреченные по пути ручьи впадали в ленивую реку, в воздух поднимались дымки. Как уже убедился тоэх, окружающий пейзаж действительно напоминал земной, за редкими, не сразу заметными различиями. Двигаясь по полю, поросшему высокой желтой травой, они устремились к деревне.
Каменная дорога, на которую путники поднялись из жесткой травы, прямиком упиралась в ворота поселения. В старые, покосившиеся ворота, никогда не закрывавшие подгнивших створок. В разные стороны от входа в деревню разбегалась невысокая стена, сложенная из светлого известняка. Блеклая вывеска прихлопывала по столбу в усиливающихся порывах ветра, мелодично скрипя цепями.
По главной и единственной улице плавно перемещались местные жители, сонные и неактивные в это время солнц. Все — и дома, и жители, и скотина, было донельзя медленным и старым, ленивым в своем ветшании и старении, и столь же неспешным в самосозерцании.
Танара уверенно вошел в деревню, двумя проулками выведя их к корчме. Та оказалась большим, пожалуй, самым крупным строением в поселке, покрытом коричневой, местами облупившейся краской. Стараясь сопоставить иероглифы надписи с родными аналогами и скудными знаниями письма Мидзури, тоэх все же прочел неприхотливое название — "Корчма Сондза". Что такое Сондза, он, разумеется, не знал. С равной вероятностью это могло оказаться как названием деревни, так и именем хозяина.
Два этажа таверны, по совместительству выполнявшей роль постоялого двора, на самом деле были бесспорным рекордом высоты среди окружающих построек. Было очевидно, что демоны, населяющие деревню, не склонны к уюту или постижению архитектурных вершин — улицы пестрели закрытыми, по большей части заколоченными окнами. С углов глинобитных домов обваливалась штукатурка, крыши с отломанными коньками изгибов на углах, неудержимо косились. Многие строения даже не были закончены, демонстрируя сваленные в гору доски и нелепо торчащие из стен обрывки Нитей.
