Антея стояла у кровати, держась за столб полога. Глаза были пусты, тело расслабленно — сомнамбула.
— Да, я согласилась. Это часть нашего мира, мама. Мира отрекшихся от смерти, — равнодушно сказала она. Ее оцепенение вновь проходило. Взгляд прояснялся, но делался все более чуждым. — Простите, но я… просто не знаю, о чем с вами говорить, — она сумасшедше хихикнула. — Вот вы стоите передо мной, выпучив глаза, говорите что-то, взываете к морали, наверное… А я слышу вашу кровь, только вашу кровь. Шшшшурррх по сосудам и снова: шшшурррх через мгновение, пока тебя еще предыдущая волна качает… Это с ума сводит!
— Держись. Тебя вылечат, — пробормотала я, смаргивая ненужные сейчас слезы. Взгляд Антеи поблуждал под потолком и остановился на полотенце в моих руках.
— Вы меня не удержите, — ясно, ровно сказала она. — Бесполезно, мама! Вы меня не знаете, совсем не знаете! — ее голос перешел в визг. — Я все выбрала сама! В последнюю минуту бала нашелся выход, да такой, о котором и не мечталось! Не мешайте мне!
Она схватила с кровати наполовину собранную дорожную сумку, не глядя смахнула в нее несколько небольших нарядных кукол с полки.
— Он сказал, что любит меня, что будет моим учителем, — забормотала она, перейдя от кукол к безделушкам. — Я знаю, что вы скажете, мама: «Митто врет!» Но я потому и сказала сразу: «Он сказал», — она резко засмеялась. — Если не встретит меня, если скоро прогонит — пусть. Буду одна, буду сама выбирать любовников, как Майя! То, чего вы себе, может, и хотели, да не могли позволить. Буду королевой ночного мира! А что придется убивать, чтобы жить, — плевать! Я всегда чувствовала, что люди некрасивые, и что я… не то, я другое. Отрекшиеся от смерти — вот это идеал! Красивые, как куклы! Я и не верила, что мечты так сбываются! Столько лет наряжала кукол и тихонько плакала, что самой не стать, как они, а теперь я еще краше их! -
Она сдернула через голову ночную рубашку, принялась натягивать бальное платье прямо на голое тело. Удивительно, но оно теперь село по фигуре и без корсета. Неужели возможно похудеть так за одну только ночь?
— Стану еще красивее, когда полакомлюсь кровью, — неестественно спокойно заметила Антея и вновь принялась за сумку. Я понимала, это намеренный удар, и все-таки прижала руки к груди, забыв скрыть свою боль. Десятки кукол смотрели с полок на странную драматическую сцену яркими и пустыми стеклянными глазами. Как я заблуждалась, полагая, что моей девочке довольно их аккуратного неподвижного тесного мирка, что она увлечена приближением кукол к людскому облику! А, оказалось, все было наоборот. Антея не кукол мечтала одушевить, а себя низвести до куклы. И темные мрачные демоны, которых я вовсе не знала ни в лицо, ни по именам, роились в ее головке, пока она заносила тонкую швейную иглу над очередным кукольным платьем.
Дочь положила наверх сумки дневник в красной кожаной обложке и выпрямилась. «Интересно, что за запись стоит там последней? — пришла ненужная мысль: «Дорогой дневник, сегодня я обратилась темной тварью Макты?»
— Вот и все, мама, — глухо, знакомым тоном Эреуса сказала Антея. Смело, как малыш, решивший впервые заявить право на «я хочу», поглядела в глаза. — Чем вы одарите дочь на прощание, благословением или проклятием?
Пришло время решительных действий. Я перехватила полотенце покрепче.
— Ты же знаешь, что я никуда тебя не пущу. Пока остается возможность спасти твою душу.
— Мама! — она возвела глаза к потолку. Я скользнула к двери, перекрывая выход, но Антея заметила это движение.
— Вы меня не остановите, — она злобно усмехнулась, помогая сама себе. — Никто не остановит! Отойдите или я…
— Я не верю твоей злости, Антея. Это просто… туман, его много в Карде и он путает мысли. Вода из источника Донума исцелит тебя.
— Не верите, что я — отрекшаяся от смерти?
— Не верю, что ты — тварь.
Мгновение Антея осмысленно смотрела на меня — последняя фраза разбудила что-то прежнее, живое в ее душе. Затем ее глаза вновь стали пусты.
— Не верите в мою силу, мама? Так смотрите! — она легко подхватила огромную куклу, одного с собой роста и веса. Нарро сделал ее на последний день рожденья Антеи, и перевозка ее из Карды в Донум, а потом обратно обошлась недешево… Дочь покрутила ее за руку и швырнула в меня. Тяжелое тело куклы ударило в грудь, голова больно ударила по переносице. Я упала у двери под злорадное шипение Антеи:
— Можете наряжать ее вместо меня, целовать вместо меня, поскорее выдать замуж и забыть — вместо меня! Ну признайтесь же, я не нужна вам! Вам нужна тихая вечная девочка, которая без конца будет наряжать кукол, сначала игрушки, потом детишек. А я не такая, мама! Я… я дикарка, какой вы были когда-то, да уже забыли, как быть! ''
Я наконец спихнула с себя куклу с перепутавшимися руками и ногами. Вскочить не успевала, поэтому просто волчьей хваткой вцепилась в ноги бросившейся к двери девушки. Антея упала рядом, запутавшись в длинной юбке, я перехватила ее руки, попыталась приладить полотенце, но дочь вывернулась и толкнула так, что на мгновение свет померк в глазах.
— Вы меня не запрете! — зазвенел в ушах ее вопль. — Я не ребенок, не кукла! Никаких больше лет и лет в Донуме! Я сама решу, где опасно, а где нет!
— Так решай. Лети, — выдохнула я, и стало чуть легче. — Разве я удержу тебя? Только решай свободно, без тумана в голове! Ты еще такой ребенок, Антея! Эта твоя выходка с обращением знаешь, что напоминает? Как ты в шесть лет наелась грязи, чтобы живот заболел, и не пришлось ехать с нами к нелюбимым теткам…
Она завизжала от негодования, вскочила, распахнула дверь и очутилась нос к носу к подошедшим на шум отцом. Эреус был бледен от ярости и не выпускал взведенный арбалет. Желтая бальная куртка была перепачкана кровью, глаза странно, сумасшедше посветлели из-за суженных до точек зрачков. «Он только что с охоты на тварей, — пронеслось в голове, — соображает еще меньше меня!»
— Что тут происходит? — по лицу мужа я поняла, что он догадался о произошедшем, не знает только, кто из нас обращен. Его арбалет дергался, нацеливая стрелу то на меня, то на Антею. Я осторожно потянулась, следя, чтобы муж следил за этим движением, — и коснулась серебряного наконечника:
— Эреус, убери это. Одну из нас обратили темной тварью на балу, но кровь она пока не пила. Можно исцелить. Убери арбалет, и я скажу, кто!
Светлый острый наконечник медленно повернулся, уставился в пол.
— Антея? — чужим хриплым голосом спросил Эреус.
— Да, но… Ее можно спасти!
Он молча шагнул в комнату, а Антея будто уменьшалась и бледнела от его пронзительного взгляда. Ловко потянул кинжал из ножен у пояса и полоснул дочери плечо. Я с криком бросилась между ними, но муж уже отступил. Он поворачивал лезвие, так, чтобы капля крови Антеи стекала по нему. Кровь дочери оставляла на серебре ярко-черный след.
