Он пытался меня отвлечь, а я хотела возражать, но подумала о другом вопросе.
— Чем бы ни была эта трансформация Видения на крови, она запрещена. Это было так во времена написания книги, и это так сейчас, потому что Игранзи никогда не учила меня такому, и ты тоже.
— Пока нет, — сказал он, и покалывание в моем животе опустилось ниже. — Но ты права, Нола. Видение на крови запрещено, ему не обучают. А сейчас, — продолжил он, поднимая руку, — ты захочешь узнать, почему, и я огорчу тебя еще больше, ответив: «Нет, госпожа Торопыга, это тоже подождет».
Он встал и подошел ко мне. Слегка нагнулся и накрыл мои руки своими. Его ладони были теплыми и чуть влажными. Большие пальцы водили круги на моих костяшках. Я почти не дышала.
— Любопытство делает тебе честь. Твои вопросы заслуживают ответов, и я их дам. Возможно, — он убрал руки и взял у меня книгу, — пришло время позволить тебе посмотреть, что нас ждет впереди. Время дать больше.
Я кивнула. В тот момент я видела только тьму в его глазах, которая поднималась и опускалась, как вода.
— Идем, — сказал он. Я встала и последовала за ним.
* * *
Лаэдон стоял у зеркала. Обычно он нас не ждал (за ним ходил Орло), и я так удивилась, что замешкалась в дверях. Орло положил руку мне на плечо и повернул меня к шкафчику.
— Выбери, — сказал он. Я понимала, что он имеет в виду не восковую палочку или зерно. Я смотрела, как он вынимает из-под рубашки кожаный поясок. На пояске висело кольцо с ключами — четыре маленьких тонких ключика. Я никогда не замечала их раньше, а теперь заметила и впадину его горла, и плавные изгибы ключиц, и кожу под ними. Я сглотнула — или попыталась.
— Ты не сможешь выбрать, пока смотришь на меня. — Он улыбнулся. В нем снова просыпалось возбуждение, волны, которые я чувствовала, даже не видя их в напряжении мышц или постукивании правой ноги. Я улыбнулась, краснея так, что дальше некуда, и посмотрела на ножи.
Все они были прекрасны, и в разное время я представляла, как держу в руке каждый из них, но не знала, что ими делают. Теперь время пришло. «Для чего?», спросил меня тихий, далекий голос. Я указала:
— Вот этот.
Орло открыл стеклянные дверцы. Он снял средний нож и протянул мне. Мои пальцы сомкнулись на рукоятке, плотно обернутой в кожу, которая была темнее, чем поясок с ключами. Она была холодной, но в руке скоро нагрелась. Лезвие было самым простым из пяти: изогнутое, но не так, как у большого ножа. Осколок луны.
— Скажи мне, — проговорил Орло, подойдя к зеркалу, — что ты узнала о Видении на крови?
Я повернула руку, глядя, как от стали отражается свет.
— Я узнала, что для этого достаточно крови человека, и что другие инструменты провидцу не нужны.
— Что еще?
— Что слова приглашения могут не произноситься тем, для кого смотрят, если этот человек истекает кровью или если кровь только что была пролита.
— А кто говорит слова приглашения, когда Лаэдон себя режет?
Я посмотрела на Орло.
— Ты, конечно.
— Да. — Он водил пальцем по зеркалу, чертя круги, как на моих костяшках. — Но я не обязан этого делать. Провидцу вообще не нужен тот, кто говорит. Если…
Я перевела взгляд с него на Лаэдона, а потом на нож в своей руке.
— Если… если я, провидец…
Пересохшее горло сжимали спазмы. Было поздно, я хотела есть и пить, но это не имело значения.
— Если я порежу его сама.
Орло не кивнул и не улыбнулся, и все же я шагнула назад, словно меня толкнул внезапный порыв ветра. Он молчал, а это значило, что от меня ждут продолжения. Я распрямила плечи.
— Значит, это я и должна сделать. Я должна… порезать его и попросить Узор показать себя.
— А ты будешь использовать инструменты?
Я знала, что буду. Я чувствовала себя выше и сильнее, словно выросла с тех пор, как вошла в библиотеку, а потому не колебалась и не медлила.
— Да. — Не воск, не воду, не кости и не зеркало. — Уджа, — сказала я.
На секунду я подумала, что он откажет: до сих пор он отказывал, говоря, что Уджа — совсем другое дело, и я еще не готова. На этот раз он резко кивнул.
— Знай, что это будет совсем не похоже на то, что ты видела раньше.
Я тоже кивнула, потому что он этого ждал.
— Хорошо. Подойди к Лаэдону и выбери, где будешь резать.
Направляясь к старику, за своей спиной я слышала Орло. Двери шкафа снова открылись, стукнула стеклянная крышка банки, посыпалось зерно. Я слышала эти звуки и собственное дыхание. Только Лаэдон был тих. Он стоял, как статуя, глядя поверх моей головы, притворяясь, будто меня нет. Я быстро посмотрела на его лицо, затем на одежду. Мне придется коснуться одежды, придется коснуться его кожи.
— Нет необходимости делать глубокий надрез, — сказал Орло, — и ты не должна. Это первый раз.
Я сглотнула. Моя левая рука сомкнулась на ткани, закрывавшей правую руку Лаэдона. Ткань была потрепанной, из нее выбивалось больше нитей, чем из верхних слоев. Материал был светлым, голубоватым, как и его глаза, с темными пятнами от еды. Я осторожно потянула рукав вверх, но нужно было действовать быстрее и решительнее: я прижала пальцы к его коже и тянула ткань до тех пор, пока она не оказалась выше локтя. Она осталась там, даже когда я его отпустила. Это было легко, потому что я не смотрела ему в лицо. Я повернула запястье Лаэдона, и вся его рука тоже повернулась — это была просто вещь, которую я держала. Несмотря на такую отстраненность, я думала: «Узор, прошу, пусть мне больше не придется никуда смотреть…» И я не смотрела. Я увидела нужное место и перевела взгляд на Орло. Он ждал, сунув руку в стеклянную банку, прижатую к бедру. Я кивнула, он зачерпнул зерна, присел и начал сыпать его перед собой.
— Больше всего Уджа любит рожь, — сказал он, поворачиваясь и разбрасывая зерно вокруг себя.
Только тогда я взглянула на Уджу. Она сидела на верхней ветке, прижав к телу крылья и клюв. Я не могла понять, открыты ее глаза или нет.
— Иди сюда, — Орло говорил мне, но послушался его Лаэдон. Он прошел мимо и остановился у края зернового круга. Я последовала за ним. Когда я оказалась рядом, он подвинулся и встал лицом ко мне.
Другим ключом Орло открыл клетку Уджи. (Странно, но мне никогда не хотелось ему рассказывать, что она выбирается оттуда сама. Какие предчувствия относительно своего Пути помогали мне держать рот на замке?) Она запрыгала с ветки на ветку и скользнула в открытую дверь. Переваливаясь, Уджа обошла зерновой круг и остановилась там, откуда начала путь. Подняла голову и, наконец, посмотрела прямо на меня.
«Она меня не знает», с ужасом подумала я, но спустя миг птица моргнула, и я поняла, что она помнит. Она готовилась, наполовину погружаясь в свой собственный Иной мир.
