Это произведение имело своей целью просветить варварский (по его мнению) античный мир. Оно должно было объяснить, откуда взялся закон Божий, кто такие Авраам и Моисей, и тому подобные вещи. Иосиф захотел познакомить мир с иудейской религией. Книга называлась — «Иудейские древности».
Потом он написал еще несколько незначительных произведений, и умер в сытости и относительном почете. Книги же его читались несколько столетий, а потом почти забылись. Но евреи прекрасно помнили его имя, потому что на протяжении многих лет
костерили его, на чем свет стоит. Причем, пользуясь всеми новыми для них языками. И вот произошло чудо! Оказалось, что его книги хранятся в библиотеке Ватикана.
В тысяча четыреста семидесятом году они были изданы на латинском языке. И принесли историкам всего мира головную боль. Даже еврейским.
Наш высокоученый Иосиф при написании своих творений пользовался источниками, большинства из которых давно не существует! Это относится и к самому первому изданию Септуагинты (христианской Библии). А про Иисуса Христа вообще разгорелся сыр-бор…
ЖОРА. Кстати, а как там было на самом деле?
ФЛАВИЙ. Я еще тогда не родился.
ЖОРА. А это случилось?
ФЛАВИЙ. Я слышал и читал…
ПРОФЕССОР. А вот про это — потом.
ЛЕНЬКА. Почему?
ПРОФЕССОР. Потому что это очень сложный вопрос. Да и какая тебе разница, что там происходило с Христом, если ты — ортодоксальный Циммерман?
ЛЕНЬКА. Ничего подобного! Я — ортодоксальный мингрел. И не только. Последний раз, например, — стопроцентный евангелист Джек Хопкинс. До того, как меня взорвал русско-исламский танк. Поэтому все, что касается Иисуса, меня интересует превыше всего!
ПРОФЕССОР. Поясняю для неучей. Кроме археологии существует ряд наук, которые занимаются изучением древностей. К ним относятся библеистика и лингвистика. Было установлено из переписки умных людей, цитировавших отрывки из сочинений Иосифа, что существующее описание деятельности Иисуса является позднейшей вставкой. Ведь попы всегда были наиболее образованной и хитрой прослойкой общества и прекрасно знали, где, как и что можно исправить. Но, к слову будь сказано, Иосиф действительно что-то упоминал. Правда, не в таком объеме, как это печатается сейчас…
Ну, а что касается дальнейшей судьбы произведений Иосифа, то, начиная с пятнадцатого века, они стали шествовать по планете, поднятые на знамена христианства.
Его «Иудейские древности» являются до сих пор основополагающим материалом для изучения истории Израиля и Иудеи. Надо же, какая слава! Даже евреи, которые до сих пор справедливо не любят автора, признают, что сия личность внесла большой вклад в мировую литературу и историю… Остается спросить уважаемого писателя об одном. Этак, коротко… Флавий, ты готов?
ФЛАВИЙ. Готов.
ПРОФЕССОР. Спрашиваю. Что тебе больше нравится: сидение в дубе или всемирная слава?
ФЛАВИЙ. М-м-м… Затрудняюсь ответить.
ПРОФЕССОР. Вот оно, тщеславие! Ну и сиди себе в дубе, пока он не рухнет! А когда это случится, переселишься в следующий!
ЖОРА. А почему так грозно и утвердительно?
ФЛАВИЙ. Нет, нет! Мне не нужна слава!
ПРОФЕССОР. Слава у тебя уже есть, и никуда от нее не денешься. Ты ее получил вместе с дубом.
ФЛАВИЙ. Ах, почему я не покончил с собой тогда, в пещере…
ХАСАН. Потому что ты — трус!
ПРОФЕССОР. И это факт.
КОНТУШЁВСКИЙ. Минуточку… Хасан, расскажи-ка о своей ночной беседе с Профессором.
ХАСАН. Я ни с кем и никогда ночью не беседовал.
КОНТУШЁВСКИЙ. Отключился. Эй, Профессор!
ПРОФЕССОР. Чего тебе?
КОНТУШЁВСКИЙ. О чем ты говорил с Хасаном?
ПРОФЕССОР. О способах заточки дамасских сабельных клинков, которые турки впоследствии использовали для того, чтобы выпускать кровь из польского панства.
КОНТУШЁВСКИЙ. Тьфу на тебя!
ПРОФЕССОР. Спасибо. Я устал, всем пока.
ЛЕНЬКА. Жора, ты что-нибудь понял из последнего?
ЖОРА. Да. Я тебя потом позову.
КОНТУШЁВСКИЙ. Без меня?
ЛЕНЬКА. А ты что, друг нам сердечный?
КОНТУШЁВСКИЙ. Нет, конечно. Но, мне кажется, что мы здесь вроде как в общей связке. И поэтому делиться мыслями нужно со всеми.
ЖОРА. Еще чего? Я б с тобой даже дыркой в сортире не поделился!
КОНТУШЁВСКИЙ. Ну и пошли вы все к Флавию жребий тянуть! Эй, где вы? Отключились…
ФЛАВИЙ. Я — не жульничал! Заявляю ответственно!
КОНТУШЁВСКИЙ. Так я тебе, еврейской древесине, и поверил. Вам только палец в рот положи — всю руку оттяпаете…
ФЛАВИЙ. Ну, и пошел ты туда, куда других послал ранее!
Мыслемолчание
Глубокая ночь
ЛЕНЬКА. Жора?
ЖОРА. Тихо. Я слышу.
ЛЕНЬКА. Эй, кто-нибудь еще нас слышит?
Мыслетишина
ЖОРА. Думаешь, действительно, никто не слышит?
ЛЕНЬКА. Сейчас проверим. Эй, Контушёвский! Ты — вонючий дохлый козел!
Мыслетишина
ЖОРА. Вроде бы не слышит.
ЛЕНЬКА. А как насчет Калигулы?
ЖОРА. Этот придурок вообще в счет не идет. Эй, ау!
Мыслетишина
ЛЕНЬКА. Ладно. Все тихо. Знаешь, мне кажется, что я где-то встречался с Профессором. Причем, не только в прошлой жизни…
ЖОРА. Помнишь инструктора по выживанию в тяжелых условиях? Его звали — Пол Джонс.
ЛЕНЬКА. Да. Он говорил, что эмоции — путь к самоубийству. Чем больше эмоций, тем короче жизнь агента. Странное дело…
ЖОРА. Правильно. А в позапрошлой жизни ты случайно не сталкивался с таким же наставником?
ЛЕНЬКА. Стоп! Капитан Мешков!
ЖОРА. Да! Он был командиром нашей разведывательной роты в Афгане.
ЛЕНЬКА. Н-да! Я всегда считал, что именно благодаря ему я стал человеком, не боящимся ничего на свете! Ведь именно он научил меня быть самим собой…
ЖОРА. А кто такой — сам собой?
ЛЕНЬКА. Ну, это мужик. Человек, не испытывающий страха перед трудностями, идущий в бой, не боясь этого боя!
ЖОРА. Красиво сказано. А дальше?
ЛЕНЬКА. Что дальше?
ЖОРА. Ну, научился ты ничего не страшиться. Идти в бой, сражаться до последней капли крови, убивая всех врагов…
ЛЕНЬКА. Тпру, родной! Куда ты клонишь?
ЖОРА. Когда тебя увезли в госпиталь, я продолжал и дальше выполнять свой «интернациональный долг». Ты там прохлаждался более трех месяцев. А мы один раз попали в натуральную засаду…
