Вернувшись в зал, он постоял в ожидании еще немного, а потом просто крикнул, как мог громко:
— Карл, чтоб тебя!
Трактирщик примчался через несколько мгновений сверху, топоча по лестнице тяжелыми башмаками, на ходу извиняясь и изловчаясь отвешивать поклоны; при мысли о предстоящей беседе с ним Курту стало тоскливо.
— Дверь не заперта, — перебил он Карла, — никого нет; да у тебя при большой охоте можно вынести полкладовки.
— Устал, прилег, да и уснул, — отозвался тот таким голосом, словно сознавался в немыслимом прегрешении, — а дверь — как же я закрою, ежели вы можете в любую минуту вернуться, майстер Гессе… Желаете завтрак?
— Неплохо бы.
Завтрак был принесен почти тут же — видно, толстяк Карл уже все приготовил и ожидал возвращения постояльца; что же, свои преимущества в создавшейся помимо его воли репутации все ж таки имелись.
Завтрак состоял из двух блюд, и оба были овощными на постном масле — вероятно, Карл решил, что майстеру инквизитору приличествует блюсти в пище монашеское правило; Курт ничего против не имел, ибо было и вкусно, и вполне достаточно, чтобы не ощущать себя голодным, а подобная забота в некотором роде даже трогала. Когда, установив перед гостем порядком тому поднадоевшее пиво, трактирщик собрался уходить, Курт окликнул его.
— Присядь-ка, — пояснил он, когда Карл, обернувшись, замер с услужливой улыбкой; улыбка растворилась в один миг, тот вздрогнул, не предчувствуя, видимо, ничего доброго, но все же сел, сложив руки под столом на коленях. — Хочу задать тебе пару вопросов, и постарайся перед ответами все припоминать точно. Мне нужны не домыслы, а факты.
— Да, майстер инквизитор, — закивал Карл, — только я не знаю, чего я такого могу знать…
— Ты ведь держатель трактира, не так ли? Пусть изредка, пусть немногие, но у тебя собираются, посему — кто же еще в этом месте может знать более, чем ты?
— Отец Андреас, — не задумавшись ни на миг, ответил тот торопливо. — К нему-то почаще моего приходят.
— И все же, у меня вопросы как раз к тебе. И первый из них: ты знал убитых?
Уже спросив, Курт пожалел, что употребил это слово — выстроенная именно таким образом фраза прозвучала так, словно оное знакомство отдавало причастностью к произошедшему, а посему, когда трактирщик, замерев, стал подбирать верные слова для ответа, бледнея с каждой секундой все более, он поспешно вскинул руку:
— Карл, я тебя ни в чем не обвиняю. Мне просто надо знать кое-что об этих людях, а потому я ищу всякого, кто общался с ними хоть когда-то. Это — понятно?
— Да, майстер инк…
— Гессе, — перебил он; по тому, как трактирщик вдруг начал именовать его по должности, Курт видел, что тот напуган, и подобным к нему обращением продолжает запугивать сам себя еще больше.
— Майстер Гессе, — послушно поправился Карл.
— Итак. Ты знал их?
— Не так, чтоб очень, майстер Гессе, — все столь же торопливо и словно семеняще заговорил тот. — Их тут никто не знал — не то, что вы имеете в виду, понимаете? Они, как бы сказать, одинокие… были, ни семьи, ни приятелей не было; нелюдимы…
— Это я знаю.
— Так вот я и говорю — не знал я их, и никто с ними не знался. Вы понимаете, майстер Гессе, я ведь что хочу сказать — ко мне сюда если и приходил кто, то зачем приходил? Поговорить, посплетничать, косточки друг другу перетереть, а им не с кем было…
— Почему? — прервал его Курт, стараясь говорить мягче, между делом поглощая завтрак. — Что в них было такого, что никто с ними не хотел общаться? Что не так?
— Да что вы, ничего такого, люди как люди, не горбатые, не кривые, в своем уме, а просто… неприятные они были, понимаете? — Карл засуетился, тщась подобрать правильные слова, потом почти обрадовано воскликнул: — Вот Бруно — Бруно помните? Вот как с ним говорить, с гаденышем? Ведь слова просто так не скажет, чтоб не задеть; только этот хоть шуточку какую отпустит иной раз, да и когда дело доходит до крайностей, когда видит, что перегнул палку, то утихает, обыкновенно говорит, хоть и недолго. А те — те вообще… Просто надутые, как сычи, бурчат чего-то, обзываются, слова доброго не услышишь.
Вот как, отметил Курт, проглатывая зажаренное до хруста луковое колечко. Убиты два мизантропа, ни один из которых не оставил о себе приятных воспоминаний среди соплеменников; случайно ли? Не погиб ребенок, не погибла какая-нибудь симпатичная девица, на худой конец — соседская старушка, тихая и всеми любимая… Конечно, бывает, случайности в жизни приключаются подчас такие, что никакие умыслы с ними не могут сравниться, но…
— Тебе не доводилось слышать, — снова прервал он трактирщика, — чтобы кого-то они задели… скажем так, чересчур?
— Так, чтоб убить за это? — испуганно переспросил тот. — Нет, Господь с вами, майстер Гессе, этого — нет. Неприятные они были, это верно, только не до того, чтобы оскорблять напрямую. Да и привыкли уже все, прямо так и говорили — «чего, мол, от него хочешь, это ж он»; и дальше себе шли. Понимаете, их ведь уж даже замечать перестали, как вот комаров по вечерам — зудят, и Бог с ними. Не поймите превратно, а только — что были они, что не стало их, все едино, никто и не заметил.
— Понятно. А между собой? Как они общались друг с другом?
— Ох, майстер Гессе, это слышать надо было, как они «общались»! — даже чуть улыбнулся Карл. — Это ж можно было нарочно являться к их забору, чтобы послушать — вот если б один из них другого уделал, я б не удивился.
— К их забору?..
— Так соседи ж они — ограда к ограде, — с готовностью пояснил Карл. — Вот и перегавкивались время от времени.
А свидетель-то из отца Андреаса никудышный, вдруг подумал Курт, отодвигая одну тарелку и приступая ко второму блюду. Из его слов о погибших можно было вывести, что жили себе два тишайшие мужичка, славные люди, вот разве что — затворники. Со слов же трактирщика получалось, что хам Бруно по сравнению с ними — едва ли не ангел небесный.
— Но тут они все же появлялись? — снова вернулся он к прежней теме; Карл вздохнул.
— Бывало, майстер Гессе. Но так — посидят, да еще и со своим питьем, с принесенным, помолчат, послушают, а потом скажут что-нибудь обидное и — домой. Словно бы для того и приходили.
— И никогда ни с кем не говорили?
— Ну, если их нападки разговорами не почитать, то — нет, ни с кем.
Курт взглянул на лицо трактирщика, уже не такое напряженное; похоже, осознав, что лично ему никто не намеревается ничего предъявить, тот совершенно расслабился.
— Что же ты их терпел тогда? — спросил он, пожимая плечами. — Такие неприятные люди, пива не покупают, посетителей оскорбляют… Я б таких взашей.
