В грязном, запутанном дворе ожидал их помятый красно-рыжий «амбассадор», за рулем сидел дружок Санди, квартирный вор, хлипкий малый, напяливший стальную каску.
Долгожданные почетные гости, явившись из больших черных автомобилей, приближались решительно и целеустремленно. Было их пять или шесть: длиннобородый старец с безумными глазами, полная ханжеского вида матрона под вуалью, еще какие-то стертые типы… Она! Пауль впился зубами в большой палец руки, чтобы не завопить. На прекрасных длинных своих ногах, одетая в строгую черную кожу, шествовала Сильвия: пилотка с плюмажем надвинута на самую переносицу, в такт шагам бренчат ритуальные украшения.
Санди медленно поднял к окну машины штуковину, похожую на небольшой любительский телескоп.
Закрой глаза! — велел мулат сжавшемуся Ляховичу.
Позднее Пауль узнал, что «телескоп» — это сигнальное устройство большой мощности, применявшееся в полярных широтах, где пелену снежной бури не могли одолеть прожекторы. На близком расстоянии вспышка ослепляла, причем глаза выходили из строя на несколько минут. Убийственной белизны световой взрыв бесшумно ударил из «амбассадора». Санди с Паулем, предусмотрительно закрывшие лица ладонями, под дикие вопли ослепленных выскочили на улицу.
Почетные гости, как и следовало ожидать, корчились на асфальте, держась за глаза: одна только Сильвия все так же шагала вперед, невозмутимая, словно манекенщица на помосте: потрясенный агитатор убедился, что она не моргает… "Биокибер!" — пронеслось в голове. Он не осмелился схватить ее, потащить в машину…
Вслед за этим они услышали топот приближающейся толпы.
Обругав Пауля, Санди дернул его за руку и поволок к «амбассадору», мотор которого был предусмотрительно заведен… Когда проезжали мимо одной из громадных черных машин, в которых прибыли важные архангелиты, кто-то распахнул дверцу и принялся палить из пистолета.
Доли секунды хватило, чтобы Пауль узнал стреляющего. Надо же! Тот самый убогий мужичонка с редким пухом вместо бороды, который напал на Ляховича во время его первого визита к Георги. Эдит еще так молодецки хлестнула его по роже, а затем выкинула вон из квартиры. Тот, что обозвал Пауля посланцем Сатаны…
Одушевленно визжа при резких поворотах, «амбассадор» вылетел на площадь.
Но рыжую машину беглецов легко нагнал черный, с притемненными стеклами автомобиль, сверкнул широким радиатором… Не астматическому движку дедовского «амбассадора» было тягаться со сверхмощной турбиной. Долго не раздумывая, преследователь ударил в борт. Пауль успел почувствовать, как необоримая сила ударяет его о жесткий металл, задохнулся от боли, от ужаса перед тем, что мяло его и коверкало, и потерял сознание…
Он обрел себя в кресле, при каждой перемене позы услужливо облегавшем тело, за чайным столом в хорошо знакомом кабинете Лобанова. Из двух высоких, от пола до потолка, окон в некрашеных полированных рамах открывался амфитеатр бухты. А рядом, как в доброе старое время, прихлебывал чай с мятой друг и соученик, быстро повзрослевший Войцех Голембиовский.
— Ну, здравствуй, проповедник! — сказал Валентин Аркадьевич. Он занимал кресло напротив, такой необыкновенно чистый, холеный, с белыми зубами и розовыми щеками, в свободной перламутрово-синей робе — ну прямо сверхчеловек после жителей Нового Асгарда!
Пауль оглядел свою одежду, казавшуюся здесь просто шутовской, нарочито безобразной. Пальто, и без того сидевшее мешком, было прожжено и разорвано, брюки покрыты пятнами засохшей крови… Чьей? Его собственной или чужой?
— Где Санди? — спросил Пауль.
— Кто это?
— Ну, тот, что был на заднем сиденье? И еще один, за рулем, он тоже мне помогал, надо и его спасти!..
Лобанов помолчал, глядя вниз и вертя на столе пустой стакан. Потом сказал:
— Когда тот автомобиль налетел на ваш, тебя выбросило наружу, а их прижало. Обоих…
— Понятно.
— Ну да. Ты же знаешь архангелитов. Канистра горючей смеси, и…
Ляхович зажмурился, представив себя на месте Санди и того, второго, так и оставшегося без имени. Наверное, были еще живы, когда их облили из канистры…
— Несчастная наша планета! — отпив глоток, подавленно сказал Войцех. — Иногда мне кажется, что над Вальхаллой тяготеет какой-то злой рок… Куда ни сунемся, везде тупики! Сделали главной целью удовлетворение телесных потребностей — получили наркотическую эвтаназию, Улей. Круто повернули руль, занялись идеологией, сугубым воспитанием духа — и вот, пожалуйста, у власти "Стальной ветер", солдафоны, которые раньше стреляют, потом думают… Теперь вроде бы ослабили хватку, дали народу самому разобраться, что ему больше подходит. В результате — пьянство, погромы, "воины черной сотни…". Что делать? Как нам наконец встать на правильную дорогу? Или действительно вся наша колония — какая-то раковая опухоль, и надо ее прижечь поскорее, чтобы не разрасталась?…
— Э-э, нет, дружочек, тут ты не прав… — Валентин Аркадьевич встал и заходил по кабинету. Пауль чуть не прослезился, до того это напоминало счастливые месяцы учебы. — Свернули не туда — может быть. Но насчет раковой опухоли… Чепуха! Болезненный пессимизм. Ты знаешь, я люблю побродить по прошлому. Иногда становится непонятным — как мы выжили?! Один двадцатый век чего стоит. Пятьдесят миллионов погибло во время разных войн, не меньше — в тюрьмах, концлагерях… Расстрелянные, замученные всякими революционными тройками, эйнзатцгруппами… — Валентин Аркадьевич мотнул головой, будто отгоняя страшное видение. — Но самое жуткое — эти веселые холопы, славившие своих палачей, готовые простить любой террор за колбасу на прилавках… Ладно. Не об этом речь. Главное, нашлись здоровые силы. И — спасли мир.
— Думаете, они найдутся и на Вальхалле? — недоверчиво спросил Пауль.
— Уверен. Ты сам — частица этих сил. И даже твой бедняга Санди, не зная того, был такой частицей. И, как знать, не станет ли Сильвия…
Ляхович поперхнулся чаем, Лобанов заботливо похлопал его по спине.
— Но ведь она… она…
— Скоро ты узнаешь, милый, почему она была такой. Ее вины здесь нет.
— Извините. — Войцех дрожащей рукой поставил чашку на блюдце. — Извините, учитель, но я не верю ни в какие здоровые силы. Если вы не поможете, Вальхалла обречена.
— А как ты представляешь себе эту помощь?
Голембиовский задумался, опустив девичьи ресницы.
— Никакого физического воздействия быть не может, это ты понимаешь, — вкрадчиво сказал Лобанов. — И тотального психического — тоже…
— Боже мой, ну так усыпите город, в конце концов! Неужели вам это так трудно!
