В пятницу уже можно было проснуться к обеду, попросить хозяев домика принести кофе и пролениться в прохладе все самые жаркие часы. Это было само по себе удивительно — вообще, после, так сказать, окончания вечеринки мужчину следовало поцеловать и отправить восвояси, раньше Элоизе никогда не приходила в голову мысль о том, что можно валяться в постели, пить кофе и разговаривать обо всём на свете.
Давным-давно ей случалось пару раз поехать куда-нибудь с мужчиной. Но она всегда настаивала на отдельных комнатах — спать нужно с комфортом, а какой тут комфорт, когда приходится делить с кем-то постель?
Почему-то с Марни всё с самого начала оказалось иначе.
Да, это было удивительно. И очень-очень здорово.
Потом они встали и отправились гулять. Шли, куда глаза глядели, забрались на вершину небольшой горки. Сидели на траве, прислонившись к нагретому камню, а где-то внизу, под ногами, плескалось синее-синее море.
— Скажите, Элоиза, вы не жалеете, что не остались спать во дворце?
— Нет. Здесь такая романтика, как вообще можно жалеть о чем-то оставленном! Оно же совершенно не имеет значения, — ответила она.
— Романтика? Вы находите? — он посмотрел на неё как-то странно, она с ходу не прочитала смысл, а лезть вглубь не стала.
— Конечно. Горы, море, тепло, и наше с вами фантастическое уединение — это не романтика? А что тогда романтика?
— Сердце моё, я как раз с этим утверждением согласен, иначе не потащил бы вас сюда. А вот то, что именно вы его высказали — да здорово это, и всё тут. Мне долго рассказывали, что романтика — это обвешаться сердечками, утопить всё в розовом цвете и смотреть дурацкие фильмы про дурацкие отношения. Вот скажите, вы любите, когда вам дарят сердечки?
— Простите, какие сердечки? — рассмеялась она. — Из чего?
— Да не важно, из чего, — а вид у него такой, будто ему на плечо посадили того самого таракана.
— Я, с вашего позволения, подумаю… Например, пирожное имеет право быть любой формы, хоть бы и сердечком. Я, честно сказать, не фанат именно этой формы. Наверное, какое-нибудь украшение может быть такого вида. Только я вряд ли надену его на видное место.
— Запонка? — усмехнулся он.
— Золотая запонка сердечком? Что-то с ходу не могу представить такой вариант, который бы меня устроил. Я привередлива, знаете ли. Но я никогда не могла заподозрить вас в привязанности к сердечкам, честное слово, — она смотрела на него и силилась понять, что за этим стоит.
— И правильно не могли, — подтвердил он. — У меня, если угодно, академический интерес.
— Очень уж он… неожиданный, — она потрогала его лоб.
— Хотите понять, всё ли со мной в порядке? — он поймал её руку и не отпустил. — А я ведь еще одного странного вопроса вам пока не задал.
— Уже задавайте, заинтриговали.
— Скажите, что вы сделаете, если вам подарят плюшевого медведя с вас размером?
Она в изумлении распахнула глаза широко-широко.
— Честно говоря, я понятия не имею, что делают с таким, гм, предметом. А что с ним следует делать?
— Вам никогда не дарили плюшевых медведей? — смеялся он.
— Во взрослом возрасте — нет.
— А когда начался взрослый возраст?
— С окончанием школы точно, а может быть — и пораньше. Но… к чему вы спрашиваете?
— Говорю же — академический интерес. Так что бы вы сделали?
Она задумалась.
— Не представляю. Скорее всего — отправила бы каким-нибудь племянницам, у меня их достаточно.
— Той милой барышне, что однажды гостила у вас?
Элоиза рассмеялась.
— Анна, несмотря на свой юный возраст, еще более рациональна, чем я. Нет, у Линни два старших брата, у них дети, у Марго тоже два старших брата и у них дети. А теперь рассказывайте, кому вы хотите подарить такое диво?
— Уже никому, — кривовато усмехнулся он. — И да, наверное, вас бы намного больше обрадовала машина.
— Я сама выбираю себе машины, если что, — она добавила иронии во взгляд.
— Верю, Элоиза, верю.
— И… к чему эти вопросы? Не расскажете?
— Да к романтике, конечно же. Раз к слову пришлось, хотелось узнать, что вы о ней думаете.
— Нет, я не думаю, что романтика — это сердечки и плюшевые медведи. Мне намного больше нравится то, что мы делаем сейчас. Или что-то вроде той безумной фотосессии из прошлых выходных, со всем бэкстейджем, какой там был. Более того, мы можем ситуативно понять друг друга в какой-то момент времени практически без слов, и это, на мой взгляд, ближе к романтике, чем всё то, о чем вы говорили. Но это я, а любой другой человек вправе думать иначе, конечно же.
— Мне нравится так.
— Вот и хорошо.
* * *
— Скажите, Элоиза, вы согласны с утверждением, что в жизни всегда всё складывается к лучшему?
На этот раз они сидели на камнях на берегу моря. Болтали босыми ногами в воде, бросали мелкие камешки. Над волнами висела четвертинка луны, и лунная дорожка добегала прямо до них. Субботний вечер скатывался в ночь.
— Не знаю, Себастьен. В самом деле, не знаю. Думаю, что таких моментов хватает. Но вы о чём сейчас?
— Вот если бы мы с вами встретились лет десять назад, с вашей точки зрения, нам было бы, что делать вместе?
— Не исключаю. Но десять лет назад я была попроще. Не знаю, понравилось бы вам это, или нет.
— В каком плане попроще?
— В отношенческом. Я за пару лет до того пережила болезненное расставание. Из депрессии меня вытащила Линн, одной ей доступными методами. Но в итоге я сделалась, гм, несколько неразборчивой, — криво усмехнулась она.
— Вы? Неразборчивой? — не поверил он.
— Именно. А вы? Вы-то десять лет назад были женаты?
— Вот и я об этом. А если бы мы каким-нибудь чудом познакомились, я бы не стал на вас просто так смотреть, уж поверьте. Сердце моё, вы встречаетесь с женатыми?
— В то время я не каждый раз спрашивала у незнакомого мужчины, женат ли он.
— Ну вот. Пришлось бы бросать жену, был бы публичный скандал и вообще.
— Почему бросать? — не поняла она.
— Потому что она бы не выдержала конкуренции с вами. И я повторю — всё к лучшему. Мы оба свободны, и слава богу. Не согласны?
— Скажите, это она любила сердечки, мелодрамы и плюшевых медведей?
— Она.
— Но вас она тоже любила?
— Не знаю. Если бы я точно знал, что она мне изменяла… мне было бы проще. Скорее всего, так и было, но я не знаю подробностей и это тот случай, когда знать совершенно не хочу.
— Как так получилось, что вы оказались вместе?
— Я был глуп и поддался внешнему влиянию. Челия была очаровательной юной девушкой, год как школу окончила. Говорить с ней было решительно не о чем, но на физическом плане она меня просто сводила с ума. Мы не вылезали из постели часами, и когда моя мать нас однажды спросила — может быть, мы уже обвенчаемся, и она переедет к нам жить? — я не возражал. Кстати, именно мать и притащила её в наш дом. Челия была дочерью её школьной подруги, а потом ещё с моей сестрой водила дружбу. Послушайте, Элоиза, вы ведь говорили, что ваша тетушка знакома с моей матерью. Почему она меня с вами не познакомила? Или вас со мной?
— Наверное, потому, что я сама находила себе все свои знакомства. Семья никогда не была в курсе моей личной жизни.
— Мои тоже знали далеко не обо всём, но было бы лучше, если бы не знали ни о чем вовсе. И я не предполагал, что такая милая и симпатичная Челия в больших дозах окажется вовсе не такой милой и симпатичной. Лодовико мне сразу, как её увидел, сказал, что она дура и мне не пара вообще, а было это накануне свадьбы. Я был влюблён и не послушал его. Ей он, кстати, тоже не понравился. В итоге с Челией я общался дома, а с ним — на службе.
Моя семья вообще не одобряла ни занятия мои, ни образ жизни в целом, они все думали почему-то, что после женитьбы я оставлю службу, вернусь домой, займусь политикой, как отец, или просто осяду дома, как известный нам обоим материн приятель граф Барберини. Однако меня этот вариант не устроил совершенно, поэтому дома я бывал, прямо скажем, не каждый месяц. Я предлагал Челии поехать со мной и жить по возможности вместе, но ей очень нравилось наше фамильное поместье, толпа слуг, водитель в любое время и возможность тратить деньги без ограничения. Её семья была сильно проще, таких возможностей не было, у неё комнаты-то своей не было никогда, всё детство жила в одной с двумя сестрами.
