– Я спать пошёл, – отказался Второй и юркнул в Морг.
– Знаешь, не сегодня... – поморщился я, чувствуя странную вялость во всём теле. И дело не в занесённой мне Вацлавом заразе – скорее всего, излишек излучения хапнул. Вон и правое предплечье опять ломить начало.
– Ты сначала посмотри, что я принесу, потом говори уже, – подмигнул пиромант и приоткрыл дверь. – Пошли.
– Пошли, – решил я, что пить точно сегодня не буду, но, к моему немалому удивлению, умчавшийся к себе Напалм вскоре заявился с литровой бутылью, содержимое которой ничуть не напоминало алкогольный напиток. Будто взвесь какая-то белая колышется...
– Зацени, – бухнувшись рядом со мной на кровать, встряхнул бутылку пиромант. – Водный раствор абсорбента МПЭ-44!
– Где достал? – я взвесил в руке стеклянную бутылку.
– Вацлава развёл, – признался пиромант. – Давай, жахнем.
– А оно нам надо?
– Ты дозу излучения сегодня получил? Головная боль, общая слабость, жжение верхних дыхательных путей – есть такие симптомы?
– Что-то типа того, – сознался я.
– Тогда пей, – отхлебнув прямо из горла, Напалм передал бутыль мне. – Вацлав сказал, ты незаразный, я за собой тоже ничего такого не замечал...
Ну я и выпил. Глоток. Потом ещё пару. Вкус, конечно, жуткий – будто глину, в воде разведённую, в себя заливаешь, но голова прошла моментально. Потом и жжение в правом предплечье затихло. Вялость, правда, никуда не делась, но это ж не стимулятор...
– Ладно, это всё здорово, конечно, – поставил я некоторое время спустя на пол пустую бутыль, – но пора бы и делом заняться.
– В смысле? – не понял меня Напалм.
– Карандаш бери, у нас адресов ещё куча неотмеченных осталась, – я потянулся за распечатками.
– Может, сам отмечать будешь? – неохотно поднялся с кровати пиромант.
– Кто из нас местный уроженец? А? Я и адресов таких не знаю. Вот Севастопольская, два-а – это где?
– В центре, – вздохнул пиромант и взял карандаш.
– Вот и отмечай, – обрадовался я. – Двести пятнадцатый номер.
Напалм вывел на карте циферку.
– И чего мы ищем, вообще?
– Мы ищем то, что позволит нам спасти наши задницы, – я не стал откровенничать.
– Да перестань ты! – разозлился парень. – Сказать сложно?
Пришлось отделаться полуправдой:
– Мы ищем артефакт. Какой – и сам не знаю, и тебе не скажу.
– Артефакт, который может быть причиной энергетических выбросов? – уставился куда-то на карту парень. – Зачем он?
– Заказчик не сказал. – Я нашёл глазами следующий адрес в распечатке. – Хочешь – у Рустама спроси.
– Адрес диктуй, – помрачнел пиромант.
– Да расслабься ты! Всё путём будет, – я развалился на кровати. – Красный, сорок восемь.
– Этого-то я и опасаюсь, – едва слышно пробормотал пиромант и вывел на карте цифру «216».
Закончили мы с этим нудным, но тем не менее должным принести свои плоды занятием уже к ужину. Напалм ещё какое-то время тёрся у меня в клетушке, пытаясь выпытать подробности, но уяснив, что больше ничего интересного не услышит, отправился к себе. А может, к Вере или Ветрицкому. Он у нас товарищ общительный.
Наскоро поужинав варёной картошкой с тушёнкой, я чуть ли не залпом выдул стакан жидкого чая и потёр вновь занывшие виски. Не такая уж и замечательная штука этот абсорбент – времени всего ничего прошло, а кости снова ломит. Всё, надо спать ложиться.
Присутствие постороннего в своей комнате я скорее почувствовал спиной, чем расслышал шорох или заметил мелькнувшую тень. Резко развернулся и вытер вспотевший лоб – никого. Но ведь что-то же меня насторожило. Неужели...
На противоположной от двери стене вдруг нарисовался силуэт человека – обои будто растворились, и вместо них проявилась кирпичная кладка. Мгновение ничего не происходило, а потом кирпичи потекли, и на меня уставился Гадес. Точнее – его маска с пустыми провалами глаз.
– Ты ещё не разговаривал с Грибовым? – Губы шевелились немного не в такт словам, но голос звучал вполне отчётливо.
– Нет.
– Поговоришь?
– Да! Обещал же.
– Скажи ещё, что всё решится в Чёрный полдень. Пусть они будут готовы.
– Что – всё?
– Просто скажи. Если он поймёт – хорошо, если нет – всё будет так, как будет. – Похоже, Гадеса на склоне лет одолела тяга к маловразумительным загадкам. Поймёт – не поймёт. Мне б этого Грибова найти ещё. Хоть и есть вариант...
– Скажу, – заверил я маску Аарона Давидовича.
– И ещё. Когда найдёшь то, что ищешь, возможно, не будешь знать, что с этим делать, – продолжил издеваться надо мной Гадес, и из стены высунулась рука со сжатым кулаком. – Возьми.
– Это что? – Мне на ладонь выпал простенький на вид амулет: обыкновенный стеклянный шарик, в котором застыла капля расплавленного металла. – И зачем это?
– Вдруг совета спросить понадобится, – неожиданно рассмеялась маска. – Не потеряй...
– А ещё говорят, люди к старости мудрости набираются... – Я разулся и завалился на кровать. Шарик выкидывать не стал и сунул в пистолетный кармашек джинсов. Вдруг всё же пригодится.
– Некоторые минуют эту стадию и сразу впадают в маразм, – прошёлестел знакомый голос, но когда я поднял взгляд на стену, вместо слепленной из кирпичной массы маски там выделялось лишь пятно выцветших обоев.
Решив оставить на утро поднакопившиеся непонятки, я закрыл глаза и сразу же провалился в сон. Очень холодный сон.
Есть ли способ отличить иллюзию сна от реальности яви?
Ущипнуть себя и не почувствовать боли?
Ерунда! Тот, кто в сновидениях не чувствовал боли, можно сказать, никогда до конца и не засыпал. И даже пробуждение не всегда способно немедленно отправить в небытие созданную подсознанием картинку. Боль, радость, страх, счастье и разочарование – всё это человек способен в полной мере ощутить и в царстве сна. А возможно, только там он и способен до последней капли проникнуться этими чувствами?
И всё же как отличить метаморфозы сновидения от сюрреализма окружающей нас действительности? Осознать, что закрутившийся вокруг кошмар – это всего-навсего отражение в кривом зеркале недавних переживаний и подсознательных желаний? Да – осознать. Вот только всегда ли человек хочет расстаться с подаренной сном иллюзией? Не знаю, не знаю...
Очнувшись утром от глубокого забытья, я откинул промокшее от пота одеяло и уселся на кровати. Это был сон, всего лишь сон. И у него нет больше власти надо мной. Но просочившееся из кошмара ощущение необъяснимой обречённости никак не желало уходить, а перед глазами вновь замелькали пережившие пробуждение картинки.
