— Вот и мне так показалось, — сказал Арагорн. — А что было на самом деле — узнаем, если они вернутся. Ладно! Вон уж светлым-светло. Пойдем искать, думать будем потом! Вкруговую от ночлега и весь склон перед опушкой. Ищем следы хоббитов, с ночным пришельцем отдельно разберемся. Если им каким-нибудь чудом удалось сбежать, то они прятались за деревьями — больше негде. Не найдем ничего отсюда до опушки, тогда придется обыскивать поле битвы и рыться в пепле. Но там надежда плоха: ристанийские конники свое дело знают.
Они прощупывали и разглядывали каждую пядь. Печальное, поникшее над ними дерево шелестело сухими листьями на холодном восточном ветру. Арагорн медленно продвигался к груде золы от дозорного костра над рекой, потом заново обошел холм последней сечи. Вдруг он остановился и нагнулся так низко, что лицо его утонуло в траве. И подозвал Леголаса с Гимли — те прибежали со всех ног.
— Вот наконец и новости! — объявил Арагорн и показал им изорванный бледно-золотистый лист, немного увядший и порыжелый. — Лист лориэнского мэллорна, в нем крошки, и вокруг крошки рассыпаны. А еще — взгляните-ка! — перерезанные путы.
— Здесь же и нож, которым их перерезали! — заметил Гимли и, склонившись, извлек из дерновины вдавленный в нее копытом короткий зубчатый клинок, затем отломанную рукоять. — Оркский кинжал, — прибавил он, брезгливо разглядывая резной черенок с омерзительной харей, косоглазой и ухмыляющейся.
— Да, это всем загадкам загадка! — воскликнул Леголас. — Связанный пленник сбегает от орков и ускользает от бдительного ока ристанийских конников. Потом останавливается посередь поля и перерезает путы оркским ножом. Не возьму в толк. Если у него были связаны ноги, то как он сбежал? Если руки — как орудовал ножом? Если ни ноги, ни руки — тогда что это за веревка, зачем разрезана? А каков голубчик-то: едва спасся, тут же уселся и давай закусывать. Сразу видно, что это хоббит, если б и листа мэллорна не было. Дальше, как я понимаю, руки у него обернулись крыльями, и он с песней улетел в лес. Полетим следом и запросто отыщем его: только за крыльями дело стало!
— Нет, видать, без чародейства не обошлось, — заключил Гимли. — Недаром по лесу тот старик шастал. Ну, Арагорн, Леголас нам почти все растолковал, как сумел. Может, ты лучше сумеешь?
— Да попробую, — усмехнулся Арагорн. — Плоховато вы осмотрелись, потому кой-чего и не сообразили. Верно, что пленник этот — хоббит и что либо руки, либо ноги ему еще прежде удалось высвободить. Думаю, что руки, — тогда все понятнее, это первое; а второе — его сюда притащил орк. Неподалеку на земле засохшие подтеки черной крови. И кругом глубокие следы копыт: судя по всему, волокли тело. Орка, разумеется, убили конники, и труп его сожгли в общем костре. А хоббита «посередь поля» не заметили: темень, а он в эльфийском плаще. Перерезал кинжалом мертвеца ножные путы; был он голодный и изнуренный, решил отдохнуть и подкрепиться — что здесь удивительного? Мешка при нем наверняка не было; стало быть, путлибы — из кармана: вот это по-хоббитски, и тут есть чему порадоваться. Я говорю «при нем», хотя, по-моему, спаслись они оба — надеюсь, что так. Пока только надеюсь.
— А как же, по-твоему, удалось одному из них руки высвободить? — спросил Гимли.
— Чего не знаю, того не знаю, — отвечал Арагорн. — Не знаю и того, зачем орк их утащил. Едва ли он помогал им сбежать… Погодите, погодите-ка: я как будто разрешил один вопрос, который донимал меня с самого начала. Кажется, я начинаю понимать, почему орки, одолев Боромира, схватили Мерри с Пином и бросились наутек. Остальных они не искали, скарб наш не разграбили, а припустились прямым путем к Изенгарду. Может, решили, что им в когти попал Хранитель Кольца со своим верным другом? Нет, не так. Не рискнули бы хозяева орков доверить им столь важную тайну, если б даже сами ее проведали. Нельзя с орками в открытую говорить о Кольце: ненадежные они рабы. Им, должно быть, просто велели любой ценой захватить в плен хоббитов — и доставить их живьем. А перед решающей битвой кто-то попытался улизнуть с драгоценными узниками. Пахнет предательством, но это у них в заводе; какой-нибудь ражий и лихой орк решил дать тягу с живой добычей и отличиться в одиночку. Вот вам моя разгадка, можете разгадывать иначе. Ясно только, что хотя бы один из наших друзей спасся, и надо его найти и выручить: без этого нет нам пути в Ристанию. Раз судьба занесла его в Фангорн, придется следовать за ним, отринув страхи и опасения.
— Я уж и не знаю, что меня больше пугает: Фангорн или пеший путь в Ристанию, — проворчал Гимли.
— Тогда пошли в Лес, — сказал Арагорн.
Вскоре отыскались новые, опять-таки еле заметные хоббитские следы: возле берега Онтавы и под раскидистыми ветвями огромного дерева на самой опушке — земля там была голая и сухая.
— Уж один-то хоббит точно стоял здесь и озирался, а потом побежал в Лес, — сказал Арагорн.
— Значит, и нам Леса не миновать, — вздохнул Гимли. — Ох не по нутру мне этот Фангорн; и ведь сказано было — нам в него не забираться! За ними, так за ними, только бы не сюда.
— А я не думаю, что это злокозненный Лес, не внушает он мне опаски, — задумчиво произнес Леголас. Он стоял у лесного порога, подавшись вперед, вслушиваясь и вглядываясь в тусклую чащобу. — Кознями здесь и не пахнет; я, правда, чую слабое и дальнее зловещее эхо — наверно, где-нибудь в темной глуши деревья с гнилой сердцевиной таят недобрые замыслы. Но поблизости нет никакого лиходейства: просто Лес встревожен и рассержен.
— На меня-то за что ему сердиться? — буркнул Гимли. — Я ему худа не сделал.
— Не сделал, — подтвердил Леголас. — Но он и без тебя натерпелся. И еще — что-то такое в этом Лесу то ли творится, то ли готовится. Чувствуешь, как замерло все кругом? Дыханье перехватывает.
— Да, душновато, — согласился гном. — Лихолесье-то ваше куда погуще будет, и дух там спертый, но не такой затхлый, и деревья не такие ветхие.
— Древний Лес, очень древний, — проговорил эльф. — Я даже словно бы помолодел, а то с вами, детишками, я сущий дед-лесовик. Древний Лес, хранилище памяти. Мне бы здесь гулять да радоваться, кабы не война.
— Тебе-то конечно, — хмыкнул Гимли. — Ты как-никак лесной эльф, хотя все вы, эльфы, и лесные, и прочие, народ чудной. Однако ты меня приободрил. Что ж, куда ты, туда и я. Ты держи лук наготове, а я приготовлю секиру. Только пусть деревья не сердятся, — поспешно добавил он, покосившись на могучий дуб, под которым они стояли, — я их пальцем не трону. Просто не хочу, чтобы тот старик, чего доброго, застал нас врасплох, вот и все. Пойдемте!
