Также у Шэнь Тая — и это было заметно, — уже были прежде какие-то отношения с новым первым министром, не обязательно теплые. Это создавало проблему, или могло создать. «Я знаю этого человека» — эта фраза ни о чем не свидетельствовала, но тон, которым она была произнесена, говорил человеку, склонному прислушиваться к нюансам, о многом.
Учитывая все это, комендант Линь в какой-то момент этой ночью принял решение.
Оно включало предложение Таю значительной суммы денег из собственных средств. Комендант назвал это займом — жестом ради спасения репутации — и дал понять, что ожидает возмещения долга когда-нибудь в будущем. При этом он подчеркнул, что человек, несущий такие вести, как Шэнь Тай, вряд ли может совершить путешествие или явиться ко двору, не имея в своем распоряжении денег. Это было бы недостойным и вызвало бы недоумение. Возникло бы несоответствие между нынешними обстоятельствами и обещанием в будущем, которое тревожило бы тех, с кем он встретится. В трудные времена важно избегать подобного нарушения равновесия.
Решение было очевидным. Шэнь Таю в данный момент нужны средства, а Линь Фун сочтет за честь оказать ему помощь. Что еще обсуждать двум цивилизованным людям? Что бы ни принесло будущее, так и будет, сказал комендант.
Мужчины ставят на карту свое суждение, свою преданность, свои средства. Комендант Линь этим утром делал свою ставку. Если Шэнь Тай умрет по дороге в Синань или в самом Синане (а это вполне возможно), останется его знатная семья, к которой можно обратиться за своими деньгами.
Конечно, говорить об этом не было необходимости. Когда имеешь дело с умными людьми, решил Линь Фун, глядя, как семь человек выезжают из восточных ворот, освещенные ранним солнечным светом, одно из преимуществ заключается в том, как много не нужно говорить.
Пять солдат будут защищать Шэнь Тая и интересы Второго округа. Наличные были инвестицией самого Фуна. С самого начала его огорчало то, что он привязан к этому невозможно удаленному месту, но когда так случается и ничего нельзя поделать, человек забрасывает в реку свои собственные удочки, подобно рыбаку, и ждет, не клюнет ли рыба.
Он сделал еще одну вещь и втайне был доволен собой, тем, что подумал об этом. Теперь Шэнь Тай вез с собой документы, как и курьеры, которые уже выехали, подтверждающие, что комендант крепости у Железных Ворот произвел его в офицеры кавалерии Второго военного круга. И в данный момент офицер Шэнь едет в отпуск по личным делам.
Если Шэнь Тай теперь офицер, период траура для него закончился. Он волен вернуться в Синань. Комендант Линь заверил его, что это не пустяк. Если нашлись люди, стремящиеся убить его еще до появления коней, они без колебаний использовали бы для его дискредитации нарушение траурных обрядов. Или даже облегчили бы путь к конфискации его имущества, в которое могли входить…
Как всегда считал Линь Фун, многое можно сказать правильно выбранным молчанием.
Шэнь Тай колебался. У него были выдающиеся скулы, необычно глубоко посаженные глаза (что говорило о чужеземной крови) и привычка поджимать губы, когда он думал. В конце концов он поклонился и поблагодарил.
Умный человек, в этом нет сомнений.
Комендант стоял в восточном дворе крепости и провожал их. Ворота закрыли, задвинули тяжелый деревянный засов. В этом не было необходимости — никто не приходил с этой стороны, не грозила никакая опасность, но так было положено, а Линь Фун любил делать то, что положено. Именно ритуалы и правила удерживают жизнь от скатывания в хаос.
Когда он возвращался обратно, чтобы засесть за бумаги (всегда много бумаг), комендант услышал, как солдат на стене запел, а другие подхватили:
Годами мы стоим на страже
На перевале у Ворот Железных,
Зеленую траву сменяет снег.
Тысячу ли преодолевший ветер
О стены крепости стучит…
Весь остаток дня воздух был неестественно неподвижным. К вечеру наконец разразилась гроза, налетевшая с юга. Стрелы молний вспарывали небо, хлестал сильный дождь, наполнивший цистерны и колодцы и образовавший грязные озера во внутренних дворах, гремел и грохотал гром. Но гроза прошла, как всегда проходят грозы.
Эта гроза ушла на север, унеслась прочь так же быстро, как и прилетела. Вернулось низкое вечернее солнце, залило красным светом мокрый овраг, ведущий к Куала Нору. Этой грозой объяснялось то ломкое напряжение, которое он чувствовал весь день, решил комендант Линь. Осознав это, он почувствовал себя лучше. Он предпочитал иметь объяснение происходящему — в небе, на земле, в собственном внутреннем одиночестве…
* * *
Их путь лежал вниз от подножий гор, к полям с зерном и деревням, а потом — через низкие болотистые земли к югу от реки. Это была земля тигров. Они выставили охрану в ту единственную ночь, когда предпочли разбить лагерь между почтовыми станциями, и слышали рев этих зверей ночью, но так ни одного и не увидели.
Между солдатами и женщиной возникло некоторое напряжение, но не большее, чем можно ожидать. Вэй Сун чаще всего держалась особняком и ехала впереди. Это отчасти и создавало проблему — что она ехала во главе, но когда Тай это понял, он просто отдал ей соответствующий приказ, и мужчины из крепости смирились.
Волосы ее оставались завязанными в тугой узел, поза — настороженной. Ее голова всегда двигалась, она осматривала дорогу впереди и землю по обе стороны от нее. Она почти ничего не говорила ночью, у костра или на постоялом дворе. Их было достаточно много — семеро, хорошо вооруженных, — и они не опасались разводить костер, когда разбивали лагерь, хотя в этой местности бандиты тоже водились.
По мере того как они спускались, двигаясь на восток, воздух казался Таю все более плотным. Он слишком долго жил в горах. Однажды утром он догнал женщину и поехал рядом. Вэй Сун бросила на него взгляд, потом снова стала смотреть вперед.
— Терпение, — пробормотала она. — Сегодня ночью или завтра утром, самое позднее, мы будем в Чэньяо. Солдаты, несомненно, подскажут вам лучший дом с девушками.
Он видел — не мог не заметить — насмешку на ее лице.
С этим надо было покончить. По крайней мере, так ему казалось.
— Но как это удовлетворит тебя, — серьезным тоном спросил он, — если я утолю свою страсть с куртизанкой, оставив тебя рыдать от неутоленной страсти где-нибудь на мраморной лестнице?
Она все-таки покраснела. Это доставило ему удовольствие, потом он почти раскаялся, но не очень. Она это начала, еще в его комнате в крепости. Он знал, кто должен стоять за тем, что она тогда сказала о женщинах. Нормально ли, чтобы Капель доверила наемному телохранителю интимные подробности о человеке, которого она будет охранять?
