Он дошел до мусорного ящика, снял рубашку.
— Пиджак давай, — сказал он.
Она подала пиджак, он бросил его в мусорку следом за рубашкой. Наклонился куда-то и из темноты достал канистру, открыл вылил содержимое: керосин. Поджег. Протянул руку к ней, щурясь на огонь, обнял ее, повернулся, посмотрел на нее, как смотрят на любимцев, типа кроликов или кошек. Поцеловал, кровь на губах, чья кровь?! Не важно. Она быстро успокоилась, только чертовы руки не давали покоя.
— Окно было открыто. Ты не видел? Там никого не было?
Он задумался, даже холодный пот выступил на его лбу.
— Знаешь, там спал врач. Или фармацевт, я не знаю кто он там, ну, кто-то в белом халате. Там бутылок целая орда стояла, он пьян. Вернемся?
— Нет, возвращаться примет дурная, — я изо всех сил напряглась, чтобы направить поток ее мыслей в нужное нам русло. Она успокоилась, игра больного воображения, этот нелепый страх, что все рушится, это просто нервное.
— Вот и умница, — он легко слепнул ее по заду. Меня затошнило, — самолет утром. Сейчас пойдем ко тебе.
Они пошли по переулку вперед, на одном из углов из распахнутого окна несся какой-то разъяренный вальс. Она посмотрела в это окно, на подоконнике стоял граммофон.
— Он дома, — сказал он, — зайдем, — и потащил ее в подъезд.
Прокравшись по лестнице, они оказались возле старой двери, сквозь доски, которой была видна маленькая комнатка.
— Смотри, — шепнул он.
Она прильнула глазом к щелке, я с любопытством наблюдала, тоже, что и она. За столом сидел мужчина, в руках у него было не то перо, не то какая-то причудливая ручка. Тушью он вырисовывал на листках бабочек. Все стены были в этих монохромных бабочках. Кроме стола, лампы, кипы бумаг и стула, разумеется граммофона на подоконнике — ничего в комнате не было. Даже кровати. Я долго наблюдала за странным человеком, если следовать уже принятой классификации это был Не-Серцет. Здесь вообще все были не те. Внешне близнецы-братья, внутреннее наполнение совсем иное. Здесь Не-Серцет больше напоминал психа нежели в палате, эдакий маниак-энтомолог, предстал передо мной.
— Кто это? — она повернулась и посмотрела в его холодные узкие зеленые глаза.
— Заказчик. Он и есть. Ты же хотела его видеть?
— Но никогда не просила об этом.
— Я для того, чтобы угадывать твои желания, — таинственно произнес он и пронзительно посмотрел на нее, словно подозревал о моем существовании и пытался меня рассмотреть. Я забилась в самый дальний уголочек, неизвестно, что этот жуткий тип может сотворить. Когда ему надоего проводить рентген ее головного мога, он погасил свой особенный взгляд и усмехнулся. Она слегка дернулась, такой доброй и теплой усмешки она от него не ожидала.
За дверью раздался скрип отодвигаемого стула, они вскочили и побежали вниз, как два нашкодивших школьника.
Внизу они оглянулись на орущий граммофон. Она вдруг рассмеялась, он схватил ее за руку и побежал вперед в ночь, радуясь, как ребенок. Убийцы, радовались, как дети, бежали вперед в ночь, как будто там ждало их счастье и они предчувствовали его, были в нем уверены. И этот мерзацец с холодными зелеными глазами и эта сероглазая певичка с рыжими волосами любили друг друга.
У них обоих на утро болела голова. Убийства сродни пьянству, на утро наступает похмелье. Он давно к этому привык и даже не расчитывал на то, что будет как-то иначе. Она спала на его плече, но была напряжена, все время, что они была вместе, какое-то напряжение не покидало ее. Боится, это нормально, первое убийство, как… тяжело сравнить, непередаваемые чувства. Он тоже сильно боялся, когда проснулся на утро после своего первого дела. А потом, потом таких же дел было много, человек привыкает ко всему, и он привык. Убийство, конечно, вещь мерзкая и грязная, но это смотря с какой строны на это посмотреть. Некоторые люди достойны того, чтобы покинуть эту землю как можно раньше, он, например, из таких, но что-то пока его держит здесь. Пусть держит. Сегодня они с этой девочкой сбегут подальше отсюда, на другой континент. Там он может быть ее бросит, так будет лучше, нечего этой девочке делать рядом с ним. Пусть она и напряжена, но так красиво спит, как можно умудряться спать и быть красивой?
Она открыла глаза, и тут же поморщилась от яркого света и страшной головной боли. Он смотрел на нее. Она вздрогнула, первое, что вспомнилось: руки-шланги, выползающие, как змеи из окна. И эти глаза холодные, жуткие. Как он вчера был холоден, не профи, просто привык делать свою работу, ужасную работу. Они улетят сегодня, надо будет чуть ли не в аэропорту сделать финт ушами и оставить его одного. Деньги? Да, с ними проблема. Она вывернтеся, ничего. Главное небыть с ним рядом, хотя сейчас очень тяжело от него оторваться. Чудовищное сочетание: холодные глаза и теплая улыбка, чудовищное и красивое.
Она поднялась с постели и подошла к окну. Серый город уже давно проснулся и жужжал. Она смотрела на асфальт, взгляд медленно перешел на кончики ее пальцев. Под ногтями засохшая кровь. Надо считстить, надо быстро вымыть руки. Она метнулась в ванную комнату.
— Ты куда? — только успел крикнуть он.
Она намылила руки и стала судорожно их тереть. Вычищала ногти палочкой для этого предназначенной. Ничего не помогало.
— Что с тобой? — он подошел сзади и приобнял за плечи.
— Кровь под ногтями, не вычищается, — она посмотрела на него в ужасе, почти в панике.
— Смой, — нахмурился он. Она послушно сунула руки под струю воды. Мыло лениво стекло в раковину. Ногти ее были чисты, коротко острижены, почти под самый палец, там ничего не могло застрять, а если и могло то давно легко смылось.
— Видишь? — тихо, без всякой надежды на понимание спросила она, ибо прекрасно видела его недоумение, как он нахмурился, как прибавилось холода в глазах, когда он посмотрел пронзително на нее, как ночью, словно пытался понять, что внутри ее головы.
Он медленно отвел правую руку и как-то снизу и сбоку дал ей сильнейшую плюху. Она не удержалась на ногах и упала на кафельный пол. В голове звенело, глаза на секунду потеряли способность видеть. Когда же все системы вновь стали действовать и только услилась головная боль он помог подняться.
— Не нервничай, — тихо сказал он и погладил по голове, как больное дитя. Ей захотелось вырваться, она даже сделала резкое движение, но сама собой обмякла и осталась стоять под этой огромной горячей рукой, которая даже облегчала ее боли.
— Прости, что ударил. Иначе никак бы не получилось тебя вразумить. Это невроз, это просто нервы, слышишь. И как бы тебе не хотелось пойти и помыть руки, этого не стоит делать, — тихо внушал он, потом неаккуратно, нехотя клюнул ее в макушку и оставил в ванной одну.
