– Нам еще надо уложить…
За моей спиной совершенно бесшумно возник Уилл. Он умело заломил мне руку за спину и осторожно повернул. Было не больно, пока он не подался ближе, и мне пришлось шагнуть вперед, чтобы ослабить давление.
– Слышал, что сказала дама? – спросил он. – Закончить мы и сами сумеем. Если что случится, разбудим.
Я фыркнул, извернулся, толкнул Уилла бедром, лишив равновесия, и вырвал руку. Уилл мог бы сломать ее или просто удержать, но вместо этого просто отпустил.
– Ладно, ладно, – буркнул я. – Иду.
Я доплелся до домика и рухнул на постеленный поверх пенки спальный мешок.
Спустя четыре часа, когда Уилл растряс меня, я пребывал в той же позе. Вечернее солнце просачивалось в полуразрушенный дом с запада. Морган лежал на своем тюфяке, сооруженном из содранного с койки «Жучка-плавунца» поролонового матраса. Он лежал с закрытыми глазами, но дышал ровно. Должно быть, это Уилл перетащил его с катера.
– Ладно, – пробормотал я. – Встаю. Встаю.
– Джорджия наблюдает за морем, – сообщил Уилл. – Она говорит, что приближается катер.
Пульс у меня участился, желудок предательски сжался. Я сглотнул, закрыл на мгновение глаза и попытался успокоить мысли, представив себе мирный тропический пляж. Однако на пляж тут же полезли со всех сторон меняющие облик вампиры-зомби с оскаленными пастями на ладонях.
– Черт, не помогает, – с сонным отвращением пробормотал я. Потом встал и собрал свои вещи. – Откуда они подходят?
– С запада.
– Им тогда еще остров обходить, чтобы миновать рифы. – Я зевнул. – Где Джорджия?
По утрамбованной земле застучали когти, и в дверном проеме появилась большая рыжевато-коричневая волчица. Она уселась и посмотрела на меня, навострив уши.
– Чисто сработано, – похвалил я ее. – Молли?
– Я здесь, Гарри, – отозвалась она, вихрем врываясь в дом.
В руках она держала кристалл чистого кварца толщиной в пару дюймов и длиной едва ли не в фут.
– Принимайся за работу, Кузнечик. И не стесняйся пользоваться кристаллом, если дело запахнет керосином. Удачи тебе.
Она с серьезным видом кивнула, подошла к Моргану, взяла его за вялую руку, нахмурилась, сосредоточиваясь, и оба исчезли. Чего-чего, а по части завес она гений.
– Бог в помощь, Гарри, – послышался ее голос ниоткуда.
– Уилл, – произнес я. – Меняй форму на игровую.
Я повернулся, но там, где только что стоял молодой мужчина, сидел массивный волк с темным мехом, а рядом на полу лежала кучка одежды.
– О… – кивнул я. – Неплохо.
Я проверил свое снаряжение, карманы, шнурки на башмаках и сообразил, что не столько беспокоюсь, все ли у меня готово, сколько пытаюсь оттянуть неизбежное. Я выпрямился, кивнул и шагнул к двери.
– Пошли, ребята. Вечеринка начинается.
Небо темнело над бескрайней водной гладью. Сумерки вдали от городских огней воспринимаются совсем по-другому. Современная цивилизация заливает нас в темное время потоками света – ярко освещенными рекламными щитами, огнями уличных фонарей, фар автомобилей и самолетов, неоновыми вывесками, светом из окон. Они настолько вошли в нашу жизнь, что ночная темнота уже не воспринимается нами как что-то реально существующее. Конечно, мы подначиваем друг друга насчет страха темноты, но промышленность прикладывает все старания к тому, чтобы освещение вокруг нас стало ярче, экономичнее и долговечнее.
Ночь обладает собственной силой. В темноте таится ужас. Чему бы мы ни научились за всю нашу историю, какой бы опыт ни накопили, мы помним. Мы помним времена, когда были слишком маленькими, чтобы дотянуться до выключателя на стене, и когда одной темноты хватало, чтобы довести нас до слез от страха.
Стоит вам оторваться от цивилизации – допустим, отплыть на несколько миль от берега, – и темнота тут как тут, ждет нас. Сумерки – это не просто время, когда пора звать играющих на улице детей домой. Меркнущий свет означает нечто большее, чем окончание еще одного дня. Ночь – это время, когда пробуждаются от сна всякие кошмары, жаждущие крови и свежего мяса. Ночь – это время, когда в наш мир заглядывают невидимые твари, которым наплевать, что мы там понастроили себе на защиту, и помыслы у этих тварей самые что ни на есть темные.
И иногда – всего лишь иногда – они переходят к действиям.
Я спускался по древнему склону Духоприюта и очень остро ощущал едва ли не всей кожей: ночь еще не сгустилась, но уже точила когти.
На причал я поднялся один. Билли с Джорджией остались на берегу, в лесу. Вы и не поверите, как ловко и незаметно умеет спрятаться волк, пока не увидите его в деле. А волки, обладающие человеческим разумом – и, если уж на то пошло, разумом незаурядным, – останутся невидимыми ровно столько, сколько им нужно.
Катер огибал буй, обозначавший проход в рифах. Обычный белый катер, какие возят туристов в наших краях, с какими-то железными приспособлениями для буксировки воднолыжников на корме. Усиливался юго-западный ветер, и катер слегка раскачивало и подбрасывало на волнах.
Я стоял и смотрел, как он одолевает последнюю сотню ярдов до причала, пока не разглядел, кто находится на борту. Катер производил впечатление абсолютно нового, но мотор издавал странные, лязгающие звуки, что само
