При этом Агата ужасно боялась пани Митрош и каждый раз заставляла меня покидать медпункт в шесть часов утра, и никакие уговоры продлить это время хотя бы до семи, на мою подругу не действовали.
— Быстрее, Роберт, быстрее! — подгоняла меня Агата.
— Знаешь, что я думаю? — сказал я, потягиваясь на кровати. — А давай скажем пани Митрош, если она вдруг появится, в чём я сильно сомневаюсь, что мне неожиданно стало плохо, я пришёл за помощью в медпункт и потерял сознание. А ты перетащила меня на кровать и делаешь искусственное дыхание. Хороший же план? Давай потренируем искусственное дыхание!
Я протянул руку, взял Агату за ладонь и попытался приблизить её к себе. Ничего не вышло — моя подруга была настроено решительно и собиралась выставить меня как можно скорее.
— Ладно, ладно, одеваюсь, — сказал я, вставая с кровати. — Хотя погрызенное ухо — отличный повод, чтобы задержаться в медпункте!
— Там даже не до крови, — отрезала Агата. — Хотя надо было прокусить, чтобы ты ускорился.
— Значит, так ты со мной, да? — с наигранной обидой произнёс я, натягивая спортивные штаны. — Я тебе вчера огромный букет подснежников собрал, а ты меня ни свет ни заря выгоняешь.
— За подснежники тебе будет горячий кофе, — ответила Агата и тут же уточнила: — Может быть, будет, если успеешь быстро одеться.
— Да куда уж быстрее? — возмутился я. — Меня даже Вимберг так не гоняет, как ты.
— Не нравится — в следующий раз иди ночевать к Вимбергу! — заявила Агата.
Это было с её стороны уже слишком — пришлось отреагировать. Я схватил свою подругу в охапку, прижал к себе, крепко поцеловал и прошептал на ухо:
— Не хочу ночевать у Вимберга. Ты целуешься лучше!
Агата не выдержала и расхохоталась, я подхватил подругу на руки и попытался уложить на кровать, но она быстро спохватилась и затараторила:
— Роберт, ну не смешно! Я же серьёзно! Пани Митрош в любой момент может прийти. Уже без десяти шесть!
Пришлось уступить. Одно дело — дурачиться, другое — заставлять Агату нервничать.
— Ладно, ладно, где там мой кофе? — сказал я, отпустив подругу и начав надевать футболку. — Надеюсь, он крепкий, потому что букет я вчера собрал большой.
Кофе оказался крепким и вкусным, впрочем, как и всегда. В медпункте стояла кофемашина, и пани Митрош не имела ничего против использования этого аппарата Агатой. А я в свою очередь пользовался доступом своей подруги к кофемашине и постоянно просил её сварить мне замечательный напиток. В столовой нам кофе никогда не давали, а я его очень любил, хотя и не понимал: откуда такая любовь могла взяться.
Мы сидели в комнате Агаты и пили ароматный горячий напиток. Моя подруга уже не так переживала по поводу возможного прихода лекарки, так как успела навести порядок в той палате, которая служила нам спальней прошедшей ночью. Теперь, даже если бы пани Митрош и нагрянула внезапно, внешне всё выглядело вполне пристойно.
Агата сделала очередной глоток кофе, посмотрела на меня, немного прищурилась и спросила:
— Роберт, а кто такая Мила?
— Мила? — переспросил я. — Понятия не имею. А почему ты меня об этом спрашиваешь?
— Ночью ты несколько раз назвал меня Милой.
От такого заявления я аж поперхнулся — кофе пошёл не в то горло. Выглядело это всё довольно нелепо, будто Агата меня в чём-то уличила, а я растерялся. Хотя на самом деле я не знал никакой Милы и не имел ни малейшего понятия, почему я мог этим именем назвать подругу.
— А ты уверена? — спросил я. — Может, тебе это приснилось? Я ничего не помню.
— Когда мы решили, что пора спать, я сразу же уснула. Но через какое-то время проснулась, оттого что ты ворочался и что-то бормотал. Мне показалось, что тебе снится что-то плохое, я тебя обняла. Ты меня тоже обнял, но до конца не проснулся. И несколько раз во сне сказал: «Нет, Мила, не делай этого!»
— Ещё что-нибудь говорил?
— Да, но всё остальное какое-то бессвязное. Я толком ничего и не разобрала. Так кто такая Мила?
— Да если бы я знал, — ответил я, и, видимо, у меня получилось сказать очень искренне, Агата поверила, что я не знаю никакой Милы.
— А что тебе снилось-то? — спросила Агата.
— Видимо, та самая Мила, раз я просил её чего-то не делать. Но я ничего не помню.
Я действительно, ничего не помнил, кроме каких-то несвязанных между собой обрывков, в которых незнакомые мне люди что-то говорили и размахивали руками, но слов их я не слышал. Да и ни одного эпизода толком не запомнил — рассказывать было нечего. Правда, я кое-что помнил из снов, увиденных накануне, но ничего такого, что могло быть интересным для Агаты, я в них не видел.
Эти странные сны приходили ко мне уже пятую ночь. Началось всё со среды на четверг. Я очень плохо спал, мне снилось что-то неприятное и непонятное, но наутро я мог вспомнить лишь небольшие обрывки этих снов. С четверга на пятницу всё повторилось. И с пятницы на субботу тоже. Правда, на третий раз сны стали уже более понятными, и утром в субботу я даже смог вспомнить два больших куска из просмотренных за ночь сновидений.
В одном из них я стоял и смотрел, как от меня куда-то вдаль уходит стройная блондинка. Она уходила, а я её разглядывал. Иногда девушка оборачивалась, и я мог разглядеть её красивое и невероятно грустное лицо. Возможно, это и была та самая Мила. Но кто она такая и почему мне снится, я не знал. И имя это не казалось мне знакомым.
А во втором сне, наоборот, разглядывали уже меня — какой-то незнакомый старик, от которого веяло ненавистью и презрением. Мы находились в красивом помещении, похожем на большой особняк. Вокруг нас стояло очень много красиво одетых людей, но я совершенно не запомнил их лиц, а вот старик отложился в моей памяти хорошо. Он кривился от недовольства и что-то говорил, тыча в мою сторону пальцем. Но слов его я не слышал.
Это вообще было отличительной особенностью всех снов последних пяти дней — они были, если можно так выразиться, без звука. А сны с девушкой и стариком я видел не один раз. Возможно, и другие повторялись, но лучше всего я запомнил именно те два.
Я допил кофе, поцеловал Агату и покинул медпункт. Было десять минут седьмого, до официального подъёма оставалось ещё пятьдесят минут. В жилой корпус я не пошёл — не хотел будить соседей по комнате, ведь последний час перед подъёмом — самый сладкий. Я отправился на спортивную площадку. Терять просто так пятьдесят минут не хотелось, за это время можно было неплохо размяться. Накануне я пришёл к Агате в спортивном костюме, поэтому был готов к зарядке.
Собственно, большого выбора в чём идти у меня и не было — у каждого курсанта имелось всего четыре комплекта одежды: повседневная форма, парадно-выходная, костюм для тренировок боевой магии и обычный спортивный костюм. В нём я преимущественно и ходил почти всё свободное время. Да и к Агате по ночам в нём бегать было удобнее — в случае чего всегда можно было сказать, что вышел на вечернюю пробежку. Так себе, конечно, оправдание, но хоть какое-то.
Позанимавшись минут сорок на спортивной площадке, полностью проснувшись и придя в себя, я не спеша направился в жилой корпус. Ровно в семь под объявление дежурным подъёма, я зашёл в нашу комнату, пожелал доброго утра своим соседям, взял полотенце и отправился в душ.
Завтракали мы в восемь, все отряды сразу — столовая была очень большая, вмещала нас всех и могла вместить ещё столько же. С понедельника и по субботу на завтрак и на обед мы должны были приходить исключительно отрядом и есть быстро. Это было связано с тем, что время с восьми до семнадцати считалось учебным, поэтому мы должны были следовать строгому распорядку. На ужин и на любой приём пищи в воскресенье можно было приходить с кем хочешь, допускались небольшие опоздания, и можно было не торопиться. Поэтому на ужин и по воскресеньям я ходил в столовую с Агатой.
Сейчас же я в компании своих товарищей по отряду быстро запихивал в себя овсяную кашу и сосиску с варёным яйцом, запивая это всё какао. А ребята, несмотря на небольшое количество времени, отведённое нам для завтрака, умудрялись даже пообщаться.
