мне, и его снова забрали, а Дом Грёз улыбается, потому что знает – я попал в ловушку.
Миссис Реванд коснулась моей руки.
– Сюда, сэр, прошу. Скоро приедет шофёр, и я просила его забрать вас из столовой.
– Что?
Миссис Реванд сморгнула, и в её глазах мелькнула жалость.
– Мисс Индиго ушла несколько минут назад. У неё ещё одна встреча с адвокатами. Она просила сказать, чтобы вы ждали её в отеле. Машина скоро приедет.
– Она оставила меня здесь? – повторил я. – Разве Индиго не хотела повидаться с Ипполитой?
Миссис Реванд молчала. Я вспомнил чувство вины, мелькнувшее на её лице, когда она позвала меня, и тот извиняющийся взгляд, с которым она закрывала двери.
– Ипполита не хотела с ней встречаться, – догадался я.
Индиго, должно быть, знала, что я виделся с её тётушкой. Интересно, слышала ли она, как Дом нашёптывал мне, чувствовала ли, как наши свадебные обеты скользят меж моих пальцев.
Теперь меж нами протянулась нить – между моим братом, моей невестой и Лазурью. Я думал об обещаниях, данных и нарушенных, о тёмных кругах под глазами Индиго и о зубе с резьбой. Что, если мой обет был ещё одним испытанием?
В нашу первую ночь мы с Индиго играли в Эроса и Психею. И лишь нарушив обещание, Психея доказала свою любовь. Иначе Эрос мог бы устать от неё во тьме. Возможно, мне был дарован шанс освободить свою невесту от некоего колдовства, что удерживало её от меня.
Миссис Реванд привела меня в столовую подождать, пока персонал отчищал кровь скворца, и там я почуял любопытное эхо. На стене над входом висела золотая табличка: CAMERA SECRETUM. Комната тайн.
Потолок столовой был куполообразным, открытым, как обсерватория планетария. Под стеклом вилась золотая лепнина. Обеденным столом служила длинная неровная плита оникса с белыми прожилками, на которой не было ничего, кроме запылённого канделябра в центре.
На одной стене висело несколько чучел голов – орикс с мечевидными рогами, три горных козла, ибекс, фазаны, серна и овцебык, а также сияющее оперение павлиньего хвоста, сквозь которое на меня почти кокетливо смотрела косуля. Я узнал лишь некоторых из этих созданий, но среди них были аллигаторы и крокодилы, величественные бизоны с полированными рогами, кабаньи черепа и длинные зловещие овалы морды бабуина, лишённого плоти.
В нашем собственном доме из стекла у Индиго была Галерея Чудовищ. Все её чудовища были из камня, хотя выглядели не менее зловещими. Там я нашёл ключ к тайне Индиго. И даже сейчас я помнил прохладу волос Лазури, гладкость гравированного зуба. Какие же тайны хранила эта комната?
Пуговица моей рубашки со стуком упала на пол. Я наклонился, чтобы подобрать её, и взглянул на нижнюю часть ониксового стола. Дом Грёз выжидал, а образы моего брата, которые я прежде считал ложными, выкристаллизовывались в памяти.
Мы с братом частенько играли под нашим столом из вишнёвого дерева. Однажды отец вернулся домой, когда мы представляли себя дикими волками. Отец бросил немного хлеба на пол, и я подобрал его с ковра.
«Раз уж хотите вести себя как звери, – сказал отец, наклоняясь к нам и подмигивая, – то и есть придётся, как звери».
Мы ели под столом целую неделю, издавая звериные звуки. Иногда родители присоединялись к нам. Отец гавкал и выл. Я никогда так сильно не смеялся.
Но сейчас воспоминание расползалось, закручиваясь по краям, как горелая бумага. Дом желал наказать меня за то, что я так медлил с выполнением его задания, и добавил яда в детали. Теперь отец показал зубы, и под обеденным столом мы с братом смотрели на ступни наших родителей и скулили от голода.
«Открой глаза», – велел Дом.
Я распрямился. Кровь ударила в голову, и комната обрела очертания. Я бы закричал на Дом за его нетерпение, но именно в тот момент в дверях показалась миссис Реванд, улыбнулась.
– Шофёр ждёт вас, – сказала она. Её взгляд метнулся от полированного стола к плоским впадинам черепа бабуина. – Знаете, Индиго обожала эту комнату, когда была маленькой. Здесь было её любимое место. Ну, второе любимое место.
Я сморгнул, и на миг показалось, что я увидел девочку, скрючившуюся под столом. Но это была не моя Индиго. У той девочки были длинные чёрные волосы, волнами ниспадавшие на худые измождённые плечи, и огромные лазурные глаза. Рот у неё был приоткрыт, а подбородок блестел от слюны. Девочке-призраку явно требовалась пища.
– А каким было её первое любимое место?
– Иной Мир, конечно же. Ох, господи, они могли находиться там часами. – Миссис Реванд рассмеялась. – Можно было в самом деле подумать, что они отрастили настоящие корни!
Вот оно. Обнажённый намёк, на этот раз озвученный гниющим хриплым голосом Ипполиты:
«Иной Мир ведает все их тайны».
Силу замечаешь. Все замечают. Она притягивает взгляд, наполняет рот слюной. Маскарад Индиго привлёк к нам внимание одноклассников, и сила, которую мы обнаружили впоследствии, удерживала нас. Они заметили нас впервые на вечеринке не потому, что мы были прекрасны. Они заметили нас, потому что мы напугали их. Их взгляды пытались разделить нас на кусочки, которые они могли удержать в руках, – карие глаза, тёмные волосы, угрюмые рты. Когда они улыбались, то представляли нас в своих зубах, каковы мы окажемся на вкус, когда они прожуют эту блестящую кожуру, пока всё таинственное в нас не уступит место обычному костному мозгу.
Как обычно по утрам, перед школой я зашла в Дом, сбросила блеклую одежду, купленную матерью, и позволила Индиго бережно подобрать нам наряды. Если она надевала ободок с жемчужинами, то я носила жемчуг на шее. Если на ней было чёрное платье с белыми сапожками, то на мне – белое платье с чёрными. Мы сливались воедино, пока шли по коридорам, наши длинные волосы таяли друг в друге, и мы были похожи уже не на двух отдельных существ, а на расколотое отражение.
Если моя сила заключалась в том, чтобы мир никогда не подобрался слишком близко, то сила Индиго заключалась в том, что мир жаждал, но не мог подобраться. Для неё это было игрой – видеть, сколько усилий кто-то прилагает, просто чтобы оказаться у нас в поле зрения.
Был мальчик, который писал нам стихи каждый день в течение месяца. Девочка, застенчиво предлагавшая нам кексы, которые её мама испекла тем же утром. Старшеклассники, которые пригласили нас на вечеринку, а потом обзывали «грёбаными чудачками», когда мы отказались, хоть и прожигали взглядами наши
