Илья боялся опоздать. Загадочное происшествие с Касьяном могло означать измену на княжем дворе. Найти предателя в стане врага – большое везение, не меньшая удача сыскать изменника у своих. Минуло едва тридцать лет с той поры, когда подкупленные Добрыней воеводы отдали своих хозяев на меч великому князю. И все, кому положено было знать это по долгу службы, понимали, как легко на самом деле берутся неприступные крепости.
Хорошо бы Новгород так взять. Тамошние горой за хромого, но отыщется и среди них хоть один несогласный или продажный.
Смутное время плодит изменников, ведь любая смута начинается предательством. Неважно, подручный князь сбросил с плеча руку великого, или великий решил вдруг извести подручного, и то и другое – клятвопреступление. Если можно князьям, можно и нам, решают бояре. Если можно боярам, попробуем и мы, думает люд… И родная земля обливается кровью. Вот за это Илья ненавидел смутьянов. Да, он говорил Миколе о выгоде смутных времен для храбра-одиночки: глупо отрицать столь очевидное. Но сам Илья по молодости не вынюхивал чужой удачи, выбирая князя. Урманин подрядился служить тому, за кем была правда клятвы, правда закона, кто не хапнул чужое, а взял свое, положенное.
Нынешний зачинщик раздора всегда казался Илье куда умнее и дальновиднее прочих сыновей великого князя. Возможно, в будущем хромой мог бы высоко поднять Русь. Однако для начала хромец решил отложиться от нее – и этим навеки опозорил себя в глазах Урманина. Клятвопреступник, теперь он был для Ильи все равно что мертвый.
Хорошо бы обезглавить смуту, много жизней новгородцев и киевлян это спасет. Верное старое правило: наступают воины – ищи среди них воеводу. Хрясь его по темечку, считай, ослабил войско наполовину. А ведь именно так ударил кто-то по отряду новгородских ловцов!..
Урманин затылком чувствовал пытливый взгляд Касьяна. Изводить строптивого ловца нарочитым молчанием Илье нравилось, но вдруг он сообразил: кое о чем можно и нужно узнать заранее. Чтобы Добрыня не терял времени и слов, рассказывая это Илье. Слова Добрыни слишком дорого стоят для пустой болтовни. Ладно бы в гривнах дорого, а то в жизнях.
– Эй! – позвал храбр. – Касьян… Михайлович! Живой?
– Живой, хвала Господу. Плохой я был христианин, и грешен весьма…
– Так уж и плохой?
– Никудышный, – убежденно сказал Касьян. – И нагрешил сверх всякой меры. А теперь крепко верить буду и праведно жить. Это ж Господь послал тебя мне. Спас невинного.
Илья на миг задумался. Он-то был уверен, что Касьяна выручила неожиданная сдержанность болтуна Дионисия и общая угрюмость ловцов. Илья унюхал в этом тайну и от скуки начал разбираться. Но чего бы не усмотреть тут промысел Божий? Господь, он такой, любит подбрасывать загадки. Говорит же отец Феофил – входите тесными вратами, лишь они ведут к правде.
– Ну и ладно, – согласился храбр. – Слушай, я лишнего не спрошу. Куда вы шли из стольного града и зачем, меня не касается. Но как вашу братию занесло по весне в Киев? Объясни.
– Да высокой водой, – охотно сказал ловец. – Нас сорок пять сначала было. Ладья малая перевернулась, трое захворали, в Киеве лежат с лихорадкой, а один вообще утоп, невезучий.
– И чего вы в Киев?..
– Епископ послал.
Касьян примолк, Илья ждал.
– К митрополиту на суд! – заявил ловец.
Микола попытался через плечо оглянуться на Касьяна.
– Ну да, – подтвердил тот. – Епископ сказал, мол, сам не разберется – и послал.
– Это что же такое натворить следует…
– Церковь сжечь по пьяни.
Заставить старого храбра растеряться было трудно, но сейчас его Бурка Малая вдруг засбоила и галопом ушла вперед. Илья сдержал кобылу, перевел на рысь, дождался Миколу с Касьяном и сказал:
– Люблю новгородцев. Есть в них что-то такое… Исконно варяжское. Пришел, ограбил, раздолбал.
– Мы не нарочно! – жалобно протянул Касьян. – Мы не хотели!
– Еще бы вы хотели! Ха-ха-ха!
– Просто выпили чуток и решили батюшке в морду дать…
– Тпру! – заорал Илья. – Стой! Ой, сил моих нет… Гы-гы-гы!!!
Он кубарем скатился на обочину и сел, держась за живот. Миколу трясло от хохота в седле. Касьян смущенно улыбался.
– Ты… вообще… ловец… везучий… – выдавил сквозь смех Микола. – У тебя… запас удачи… что надо! Весело вы, добры молодцы, на Пасху разговляетесь!
– Эх, если бы на Пасху, – сказал Касьян. – Еще в пост.
Илья на обочине лег. Кобыла озадаченно смотрела на храбра, потом осторожно потянулась к нему мордой – не при смерти ли хозяин. Дышал Илья и вправду трудно.
– Вот потому, – объяснил Касьян, – епископ Аким нас в Киев и отправил. Слишком много для одного раза, сказал. Пускай, говорит, сам митрополит вам епитимью назначит. Епископу виру собрали, а не взял. Сказал, представить не может, сколько такое безобразие стоит.
– Я его понимаю, – заметил Илья, садясь.
– Ну, пару наших, самых малых, родители все-таки откупили. А прочих, особенно зачинщиков – в Киев.
– М-да… Посмешил ты меня, ловец Касьян Михайлович! – Илья огладил кобылу и полез в седло. – Правду сказал – великий ты грешник, великий!
– Я больше не буду, – пообещал Касьян.
– Куда уж больше. Эй, Микола, тронули! Давай, ловец, дальше рассказывай…
По словам Касьяна, митрополит пришел сначала в ужас, а потом в неописуемую ярость, когда к нему явилась эдакая разбойная братия. Худенький сморщенный отец Феофил нагнал на ловцов такого страху – впору было завидовать утопшему. Однако позже, всех допросив и уяснив, что пьяная выходка была именно пьяной выходкой, а не смутой против веры Христовой, митрополит сменил гнев на милость. Назначил большую, но, впрочем, справедливую виру за уничтожение церковного имущества. И отправил ловцов замаливать грехи в пешем паломничестве по святым местам. А новгородцы и рады были убраться подальше: на родине их ждал не самый ласковый прием. И так об Касьяна с братом – вдвоем куролесили – родитель успел обломать все лавки в доме.
– И пошли вы до града Иерусалима… – заключил Илья.
– Ага.
– С заходом в княжий терем.
Касьян, до того словоохотливый, тут же замкнулся.
– Об этом не спрашиваю, – заверил ловца храбр. – Погоди-погоди! Самое любопытное. А за что вы батюшке хотели в морду дать?
Касьян опустил глаза.
– А никто не помнит, – сказал он. – Пьяные были.
И загрустил.
* * *
До ночи все-таки не успели, въехали в Киев утром. Илья по спешке даже не переоделся, на княжий двор прискакал в дорожном. Угадал в самый раз – воевода прибыл с заутрени, стоял на крыльце главного терема, беседуя с тиуном.
– Здравствуй, Ульф, – сказал Добрыня.
– Здравствуй, Торбьёрн.
