Пришли несколько человек, который Арвинг не знал — они были старше его, но он точно их никогда не видел.
Самым последним в зал вошёл Гончаренко Фёдор. Его было не узнать — Арвинг почти год его не видел. Он заметно возмужал, отрастил волосы, которые сейчас ему были чуть ниже ушей и неряшливо убраны с глаз. Он прошёл к гробу, постоял рядом. Затем развернулся и нерешительно подошёл к другу. Он не смотрел ему в глаза. Приобняв за плечи, проговорил:
— Все сляжем, чаще в постель, реже в гроб. Держись, братан. — Он по-братски хлопнул его по плечу и встал позади.
После церемонии прощания Алексей сказал краткую речь, из которой Арвинг узнал, что он встречался с покойной, и они хорошо дружили. Сказал что-то о вечном, лишённое прямого смысла. Припомнил приятные моменты из их отношений. Затем он попрощался.
Стоявший с непроницаемым лицом распорядитель позвал помощников, и те укатили гроб к печи. Стало весьма популярно предавать покойных кремации — это дешевле, да и Хильда как-то обронила, что хоронить в землю — это неправильно. Люди стали расходиться, остались лишь Фёдор и Алексей. Кристина вопреки ожиданиям ушла.
Прошло некоторое время, и распорядитель вынес урну с прахом. Сказал в который раз что-то сочувственное и ушёл.
— Как думаешь, где можно развеять? — Обратился Арвинг к Федьке.
— Надо, где повыше.
— У тебя на крышу выход есть?
— Если и нет — найдём.
Арвинг молча кивнул.
Через час они стояли на крыше двадцатипятиэтажного дома в непосредственной близости с заливом. Взгромоздившись на крышу лифтовой шахты, Арвинг щепотку за щепоткой отдавал прах матери на волю ветра, который мгновенно подхватывал и уносил тлен.
Фёдор сидел рядом с краем крыши, уперев спину на перила, и наблюдал за процессом. По окончании ритуала, Арвинг слез к нему и сел рядом. Вдвоём они пару минут смотрели в небо, на удивление чистое — почти ни одного облака не было видно на горизонте. Федька повернул голову к другу — тот пребывал где-то внутри себя или, наоборот, где-то далеко. Молча он расстегнул сумку и изъял оттуда пакет с сосисками в тесте и литровую бутыль лимонада. Разложил снедь прямо на сумке с явно самодельным рисунком и, толкнув Арвинга плечом, сказал:
— Помянём.
Друг посмотрел на скромный поминальный стол, и его лицо впервые за последние дни озарила улыбка. Он взял одну сосиску в тесте и, откусив приличный кусок, понял, что не ел уже давно. Организм заметно приободрился от мысли о насыщении.
Фёдор улыбнулся, видя, что принесённая еда оказалась по нутру Арвингу. Он поднял стеклянную бутылку.
— Хильда была не человеком — я её всегда буду помнить, как что-то гораздо большее. И если ты умрёшь — тебя тоже. Вы вообще, будто не отсюда, а из другого мира. Прям как… В общем, вечная тебе память — Хильда Торесен.
Он пригубил лимонада, закусил это половиной сосиски.
— До свиданья, мам. — Кратко попрощался с матерью сын.
* * *
Фёдор, точнее Депп, как он теперь всегда себя называл, с уважением посмотрел на друга, с которым вырос. С уважением и огромным желанием задать ему один единственный вопрос, который, скорее всего никогда не задаст. Хотя Арвинг может и не знать на него ответ.
«Как там?»
Он имел в виду то место, откуда была родом Хильда и его учитель — Анхель. А они на сто процентов из одного места, и это не Норвегия и не Испания.
Он понял это около года назад, когда его учитель заявил, что он ангел и всем показал свою спину. Под кожей совсем иначе просматривались кости и мышцы. А на месте крыл остались два жутковатых шрама. Тогда он вспомнил, что уже не раз видел такую же спину у своего друга и, однажды летом во время пикника, у его матери.
Вечер.
Или утро?
Хотя нет никакой разницы. Арвинг лежал на своей кровати и смотрел в потолок. Из комнаты он выходил редко. Из дома он не вышел ещё ни разу после того, как с Федькой развеял прах матери. Что-то не выпускало его за пределы родной квартиры.
Тишина. Раньше тихо тут не бывало — всегда, когда мать была дома, что-то варилось, игралось, говорилось, слушалось. А теперь тишина. Пустота, которую теперь не заполнить. Причём пустота эта не только в квартире, а и в самом сердце, что ещё более угнетает.
А потолок такой белый, почти без изъянов. Разве что эти царапины около люстры — с Федькой заигрались в самураев. Люстру тогда новую пришлось покупать. А ещё вот пятно из сока — мать рассказала настолько забавную историю дня, что он с размаху схватился за лицо, попутно подбросив стоявший на краю фужер с соком. Мать среагировала — спасла посуду, потолок пришлось долго чистить, да так и бросили.
Она здесь всюду. Она купила эту квартиру. Она всё сделала так, чтобы ему было комфортно жить. Она всё делала для него. Всем обеспечила. А теперь что? Последний год учёбы, а далее практика — в принципе, смысл жить есть. Только зачем? Что он будет делать без неё?
Раздался звонок в дверь. Арвинг сначала не поверил и долго ждал следующего — и он прозвучал. Нет — не послышалось. Кто это может быть? Хотя вариантов немного. Нехотя он поднялся, его ощутимо шатнуло — он опёрся о стену. Отметив про себя, что явно залежался. Ноги без особого энтузиазма понесли к двери. В это время раздался третий звонок.
— Да иду. — Сонно и лениво вырвалось у него.
Отперев дверь, и не удосужившись даже посмотреть в глазок или спросить «кто?», Арвинг приоткрыл её и, не дожидаясь кого бы то ни было, пошёл на кухню. Там он обнаружил завал немытой посуды, во многих местах уже поросшей плесенью.
— Мда… — сказал он вслух всё, что думал об этом.
— Арвинг? — Послышалось из коридора.
Дядя Лёша пришёл. Вспомнил.
— Арвинг?
— Я на кухне.
— Здравствуй. Ох… — Увидел пришедший кухонный хаос. — Ты как?
— В норме, дядь Лёш. А вы?
— Арвинг, давай поговорим. Там на прощании я…
— Вы тогда сказали, что встречались с мамой. Я вас не виню, не осуждаю и обижаться не буду.
— Спасибо, но я не про то хотел поговорить.
— А о чём? — Арвинг включил горячую воду в мойке и подставил под струю воды тарелку, сильно поросшую зеленоватой субстанцией.
— Про твоего отца.
— М?
— Про твоего отца. — Чуть громче повторил Алексей, он понял, что из-за шума воды парень его не слышит.
— А что тут говорить?
— Давай хотя бы сядем.
— Надо посуду помыть. А то эти зелёные скоро меня из дому выживут. — Медленно и разделяя каждое слово, сказал он. Голос его был абсолютно бесстрастен и даже слегка заторможен.
— Хорошо, а я сяду, пожалуй. — Он сел. С минуту что-то думал. — В общем, в тот день, когда Хильда — твоя мама, погибла, я заходил в гости. Мы посидели, как обычно — поговорили. Я спросил тогда впервые про твоего отца. Кто был Енгель, где он, что он? Не знаю, что подвигло — просто решил поддержать разговор, а…
