Турниры в Рофехаване считались играми для мальчиков — молодежи, которая еще только учится сражаться. Властители Рун, обладавшие дарами мускульной силы, были столь могучи, что даже легкий удар копья, нанесенный ими, мог оказаться смертельным. Поэтому в жизни каждого воина однажды наступал момент, когда он отказывался от турниров.
С высоты более чем в восемьдесят футов женщины смотрели, как на поле двое юношей в полном вооружении садились на боевых коней. Один из них, на западном конце поля, был, похоже, из бедняков. Турнирное снаряжение его состояло из весьма тяжелого шлема и нагрудника, утолщенного по обычаю с правой стороны — поскольку удары копьем наносились чаще всего именно в эту сторону. Поношенные части снаряжения плохо сочетались друг с другом, словно были взяты у разных людей. Единственными украшениями юноше служили воткнутый в шлем конский хвост цвета яркого пурпура, да еще желтый шелковый шарф на древке копья, знак благосклонности его дамы. Мирриме он понравился.
Молодой человек на другом конце поля выглядел побогаче. Снаряжение у него было новое, сделали его явно не больше года назад. Нагрудник, шлем, оплечья и латные рукавицы были из вороненого серебра, покрытого красной финифтью, с изображением трех дерущихся мастиффов. На Всаднике была накидка из золотой парчи и шлем с выбеленными павлиньими перьями.
Распорядитель турнира, барон Уэлленсби, восседал в особом шатре на краю поля вместе с тремя своими пухлыми дочерьми и не менее пухлой женой. Одет он был в нелепый ярко-пурпурный плащ с такими огромными рукавами, что в них мог бы спрятаться ребенок. Кроме того, он нацепил белую шляпу с широкими полями, закрывавшими почти все лицо, — видимо, для того, чтобы, случись ему во время турнира вздремнуть, никто не заметил. Жена его, тоже отнюдь не образчик хорошего вкуса, оделась в изумрудного цвета накидку наподобие стихаря, с причудливо расшитыми развевающимися рукавами. Руки она держала на животе в прорезях кармана, лаская сидевшую там собачонку, которая, едва рыцари бросались в атаку, высовывалась и лаяла. В редкие моменты, когда толпа затихала, слышен был и голос хозяйки, подбадривавшей рыцарей, чрезвычайно похожий на лай.
Юноши, по всей видимости, съезжались не в первый раз. Имена и условия боя их были уже объявлены.
Барон Уэлленсби опустил свое копье. По этому сигналу юноши взяли копья наперевес и с криком пришпорили скакунов.
Боевые кони, встряхнув головами, устремились вперед, громыхая броней и молотя копытами грязь. В хвост и гриву лошади молодого человека в парчовой накидке было вплетено множество серебряных колокольчиков, и бег ее сопровождался мелодичным звоном.
Позади баронского шатра сидели музыканты, которые играли на барабанах, рожках и свирелях монотонную, быструю, нагнетавшую напряжение мелодию, хотя бой этот вряд ли мог закончиться чем-нибудь страшнее парочки сломанных копий. Копья для турниров делались пустотелыми и предназначались только для того, чтобы сбросить противника с коня, но не убить. При столкновении треск ломающихся копий слышен был за несколько миль. Публика, разумеется, приходила в восторг.
Тем не менее Миррима ощутила нарастающее волнение. Даже в таких схватках случались порой серьезные неприятности. И от слабого удара копья рыцарь мог пострадать. Иногда копье, попав в щель забрала, пробивало голову, а при падении с лошади можно было сломать шею.
Бывало, что и кони, разгорячившись, вступали в схватку, сбрасывая и топча своих седоков. Редкий турнир обходился по меньшей мере без одного-двух смертельных случаев, и следить за всем этим было нелегко, особенно тем, у кого на поле были близкие или знакомые. Среди публики их было немало.
Рожки загудели, барабаны загремели, и С9перники понеслись навстречу друг другу под звон колокольчиков и лязганье брони, а Миррима затаила дыхание.
Кони были сильные — каждый с даром метаболизма — и мчались с такой быстротой, что ног было не разглядеть. По спине Мирримы побежали мурашки.
— Тот бедняк, что слева, победит, — без особого интереса заметила Коннел. — Он держит позицию.
Миррима подумала, что это может случиться не скоро. Состязающимся порой приходилось делать двадцать-тридцать выездов, прежде чем кто-то добивался победы. Вид у юношей был усталый, оба были в грязи. Несколько выездов они уже сделали.
Бойцы встретились, раздался треск ломающихся копий, кони заржали. Богатому пареньку копье угодило прямо в латный воротник, и он упал. Он попытался было схватиться за поводья, но под его тяжестью они треснули и оборвались.
Публика закричала и захлопала, громогласно выражая одобрение, а те, кто ставил на упавшего рыцаря, разразились руганью.
— Ай-я-яй, испачкал такие красивые павлиньи перышки, — с притворным сочувствием протянула Миррима. Сестра Коннел усмехнулась:
— Понадобятся щипцы и молоток, чтобы снять с него шлем.
Однако парень быстро оправился после падения и поклонился толпе, дабы показать, что с ним все в порядке.
Он заковылял прочь, за ним устремились оруженосцы — снять доспехи и сложить их как приз победителю. Миррима порадовалась за бедного рыцаря.
Запах орешков, жаренных в масле с корицей, долетал и сюда, на вершину, дразня аппетит. Ей захотелось присоединиться к общему празднику.
— А вы смогли бы справиться с этим рыцарем? — спросила Миррима, глядя, как победитель обходит поле со своим высоко поднятым сломанным копьем.
— Будь уверена, — сказала сестра Коннел. — Только какое в этом развлечение?
Миррима удивилась. Властители Коней из Флидса были грозными воинами и ценили силу превыше любой родословной. Сестра Коннел была, должно быть, крепче многих, а даров силы, жизнестойкости и ловкости у нее было не меньше, чем у любого воина.
Когда раненый рыцарь покинул поле, вперед выступили герольды, чтобы объявить имена следующих участников состязания. При появлении первого из них в толпе вдруг поднялся гомон, послышался смех. Из-за шума Миррима не расслышала имен, но сразу же поняла, что бой предстоит необычный. Человек на дальнем конце поля был не юнец, но старый седой ветеран с лицом, покрытым ужасными шрамами. Одежду его не украшал герб с девизом лорда, и потому Миррима решила, что это — Рыцарь Справедливости, поклявшийся бороться против зла.
На дальний конец поля выехал рыцарь на огромном черном коне, настоящем чудовище, отмеченном таким количеством рун силы, что, казалось, был не из плоти и крови. Мощь его и уверенность движений могли принадлежать скорее существу из железа.
Человек, сидевший на этом звере, выглядел не менее устрашающе. Он был настолько выше всех, что казалось, в жилах у него текла кровь великанов.
