И вот конец пути перед глазами: высокий каменный клин, вонзившийся в землю, из-под которого выбивались с лёгким шумом водяные потоки и начинали свой долгий бег по длинному ущелью. Никто века не пил прохладной влаги из чистого русла, где камни были свободны от обычного осадка — в речке нет ни рыбы, ни водных насекомых, ни мелких рачков, ни водорослей.
— Вперёд, Сияр, — сказал всадник, посылая галопом своего удивительного жеребца и втайне опасаясь, что ошибся — как бы не разбиться о стену, словно глупой мошке, что летит в стекло, надеясь погреться у вечерней лампы.
У лунного коня сомнений не было — он верил в своего хозяина. Сияр набирал скорость, легко несясь по дну ущелья и вздымая копытами воду. За два скачка до каменной преграды он пронзительно заржал, словно пытался растревожить тысячелетний сон обросших бородами стен. Длинный прыжок, одновременный вскрик коня и всадника, мгновенная вспышка тьмы и…
Ущелье то же, но нет и следа реки — галька сухая, словно не видела воды со времён вселенского потопа. Нет и следа русла, только слой гладких синеватых голышей меж двух высоких стен ущелья. Но сверху не заглядывают в темноту островерхие вековые ели, а по стенам вместо пышных моховых бород — лишь бледный лишайник. Но по уступам притулились мелкие птичьи гнёзда. Судя по их состоянию, они давно покинуты, да и птиц не видно и не слышно.
— Перенос совершился — это ясно, — сказал всадник, оглядываясь по сторонам. Он хотел ещё что-то добавить, но конь перебил его:
— Он умер, — мрачно заметил жеребец, и Лён увидел, что остановило Сияра.
Прямо перед ним на сухой гальке лежали старые оголённые кости — это была явно лошадь, причём, сохранились остатки седла и упряжи. Воздух здесь сухой и, наверно, лошадь погибла давно и так лежала тут, медленно истлевая, никем не тронутая, кроме незаметно текущего времени. Скелет лежал как раз посередине дороги, перегораживая своим остовом путь — меж скал не оставалось места, чтобы обойти эти останки неведомой трагедии.
Сияр издал шумный вздох и поскрёб копытом по камням, словно отдавал неведомому собрату последнюю честь. Лён знал, как лунный жеребец относится к простым коням: он их любил, как младших братьев. Лунный жеребец был ещё молод, он выходил из последнего потомства коня Брунгильды — Светанго. Сияр понятия не имел о том, на какую жестокость способны люди по отношению к лошадям, о том, что в прежнем мире Лёна этих добрых и разумных спутников человека забивали на колбасу. Теперь же лунный конь искренне выражал скорбь по безвременно погибшему собрату: кости явно принадлежали молодому животному, иначе едва ли кто стал ездить на нём верхом, тем более, по остаткам седельной отделки видно, что всадник был небедный человек.
Исполнив танец скорби над останками собрата, лунный жеребец высоким прыжком перемахнул через кости и двинул дальше по ущелью.
— Отчего же он не ушёл? — рассуждала Гранитэль. — Неужели из этого каменного мешка нет выхода?
— Ну, мы-то в любом случае найдём выход, — отозвался Лён.
— Само собой, — согласилась принцесса.
— Ему помешало вот это, — снова заговорил Сияр, остановившись на повороте, когда узкая щель горного прохода в который раз свернула в сторону.
Посреди тропы стоял странный камень, отдалённо напоминающий человека с поднятыми вверх руками, причём в правой руке было что-то вроде меча — длинной узкой полосы явно иного происхождения, нежели камень.
— Конь не мог перепрыгнуть через него, — с негодованием поведал Сияр. — Слишком мало места для разбега!
— Да, растопырился он знатно… — пробормотал Лён, поражённый сходством каменного изваяния с человеком.
Кому-то было угодно высечь здесь, прямо на тропе, эту грубую статую. Конечно, молодой дивоярец мог легко преодолеть эту неожиданную преграду: просто совершить пространственный перенос. Да и Гранитэли это ничего не стоило. И даже Сияр мог взять прыжок с места и перемахнуть через эту фигуру, но для несчастной лошади, которая попала в ловушку между этим препятствием и высоченной стеной в конце расщелины такая задача была не по силам. Да, это была задачка: как лошадь вообще могла угодить в такую переделку?
Лён легко соскочил со своего коня, просто совершив быстрый перенос, поскольку сойти обычным способом на землю не позволяли узкие бока расщелины — в этом месте особенно близко сходились стены.
— Итак, что тут у нас? — проговорил он, приближаясь к каменной фигуре. Даже на первый взгляд совершенно ясно, что материал её отличен от стен. Он походил на кварц или каменную соль и был едва прозрачен, отчего в глубине проглядывалось нечто странное, как будто камень содержал в себе включение.
Внимательно оглядывая фигуру, Лён обратил внимание и на тот «меч», что держала в заросшей кристаллами руке эта фигура.
— Эге! А меч-то настоящий! — удивился он.
Действительно, длинная полоса, неровно заросшая друзами минерала, имела ровные края, продольный желобок — он слабо просматривался по всей длине — крестовину и острие.
— Давай посмотрим, — согласилась Гранитэль, и тут же тёмная полоса сама собой очистилась от наслоений — кристаллы осыпались мелкой пылью, высвободив потемневшую полосу металла. Минуту это всё держалось, но, едва Лён тронул пальцами металл, как он внезапно обломился и кусками упал на гальку.
— Металл состарился от времени, — произнёс Лён, внимательно осмотрев обломки. — Тут сплошные поры. А, может, его съела каменная соль. Такое может быть?
— Тут кое-что похуже, — ответила принцесса. — Под этими наслоениями скрыт человек.
На «лице» статуи, покрытом толстой коркой минерала, слабо просматривались неровности, которые можно было принять за нос и губы. А на месте глаз были два тёмных пятна.
— Странный способ захоронения, — дрогнувшим голосом сказал Лён, представив себе, сколько веков здесь должен стоять труп, чтобы обрасти слоем минерала.
— Это не захоронение, — ещё более удивилась принцесса. — Этот человек жив!
— Жив?! В этой глыбе?! Каким образом?!
— Я тоже изумляюсь! Но эта минеральная оболочка не что иное, как темпоральный скафандр! Там, внутри, замедлено время! Он может так стоять века!
— Ты можешь освободить его, Гранитэль?
— Конечно, я могу. Для меня нет в этом ничего невозможного.
После этих слов кора кристаллов на фигуре стала осыпаться, усеивая мелким белым песком камни под её ногами. Очень скоро вырисовались чёткие очертания действительно человеческой фигуры — судя по росту, это был мужчина. И вот тонкий слой белой пыли остался на его лице и одежде. Ещё мгновение, и лицо сморщилось, правая рука опустилась, левая поднялась, и человек громко чихнул в ладони. Остатки пыли слетели с его век, оставив только след на щеках, зато от движения пополз рукав с плеча. Вторым чихом сорвало верхнюю половину одежды, отчего хрупкие лохмотья полосками повисли на ремне незнакомца. От третьего чиха лопнула обувь: всё только казалось целым, на самом деле одежда истлела в камне и глазам Лёна предстал совершенно оборванный человек, неудержимо чихающий в ладони. Наконец, он свободно вздохнул и расправил спину. Запорошённые белой пылью веки поднялись, и открыли чёрные глаза, которые на фоне припудренного остатками соли лице смотрелись особенно ярко.
