— Ну, стало быть, выкарабкались, раз сами пойти захотели, — сказал довольный знахарь, он всегда был доволен, когда удавалось кого-нибудь вылечить — будь то человек или зверь. — Одного они с тобой нрава, упрямые.
Домовой недовольно зашуршал где-то над матицей — он одного-то волка в доме с трудом переносил, а тут еще двое объявились, ни дать ни взять — логово… Знахарь привычно ему ломоть хлеба с солью на матицу положил, тот и затих.
Между тем потихоньку приближалась середина лета, дни стояли непривычно жаркие, душные, пряные, а ночи — теплые и сухие, грозы бушевали с могучими ливнями, не то засохла бы земля. Травы вымахали высокие, сочные, и хлеба обещали быть хорошими. Старики говорили: добрый год, богатый. И все ж мало радости было у людей, потому как полыхали от Гор до Моря нескончаемые усобицы и сады и поля гибли в огненных сечах.
Волчата в доме знахаря подросли, из нескладных несмышленышей превратились в молодых поджарых зверей, они не признавали ничьей руки, кроме Ингердовой, но никогда знахарь не видел, чтобы Ингерд ласкал их или гладил, он ни разу на них не закричал, но разговаривал с ними как с равными. Он своим, особым взглядом видел в них кого-то и видел только он. Но зато никто другой не решался потрепать их по загривку как собак, ибо оставались они дикими и опасными, хоть и жили с людьми.
Смотрел на них знахарь и только головой качал. Ингерд неуловимо изменился, сперва нельзя было понять, что это за изменения такие. Он не отказался от мести, дороги назад ему, как и прежде, не было, но в глазах перестало плясать шалое бешенство, а вспыхивало теперь иногда, непрошено, и в такие минуты он был страшен. Знахарь чуял, как бёрквы по ночам вокруг избушки-то вьются, но ровно как не понимают, чего надо им тут. А потом додумался он, а когда додумался, то рассмеялся про себя, довольный: желая того иль нет, а обхитрил Ингерд бёрквов, пусть на время, а все ж обхитрил! Три волка теперь жили в одном логове, и не могли духи смерти разобрать, чья же душа им причитается, отвели волчата беду от Ингерда, дали ему передышку. А Ингерду того и надо: о себе забыл, Яну помогал, не мог его в беде одного бросить. О Клятве своей помнил, но и про обещание, себе данное, забыть не мог. И скоро случился день, который все перевернул.
Одним росным утром несли Ингерд и Ян дозор у Стечвы, лежат в лесочке на крутом обрыве — вражий берег хорошо виден, речная излучина до самых до Сердитых Порогов просматривается. Когда жили Райалы и Веры в становищах ниже по течению, так через те пороги частенько лодки посуху волокли. Теперь их станы давно заброшенные стояли, перебрались Соколы к Соколам — Райалы и Веры к Серебрякам, и забросили волок. Теперь ненавистные Стигвичи через те пороги переправлялись (недаром Выдры — плавают-то хорошо!) и на Соколиные территории набеги делали.
Лежат, значит, Ян да Ингерд в траве, от росы вымокли, а рядом — два волка черные притаились, тоже, стало быть, службу несут, они-то за Ингердом везде ходили, а больше никого не слушали, даже Вяжгира, хоть он их и кормил. Все волков этих боялись, к Ингерду близко не подходили, а кто не боялся или храбрился для виду, те обращались с ними как с людьми, потому как верили, что они и есть люди, только привыкшие в волчьем обличье жить. Ян про то у Ингерда не спрашивал, а сам тот не говорил.
Ночью дождь прошел недолгий, и сейчас земля жадно утоляла жажду. Воздух настоялся ароматом листвы и цветущих лугов, радостно щебетали пичуги малые, и Сердитые Пороги сердито шумели вдалеке. И вдруг — сверху, с неба упал пронзительный орлиный клич, волки вскинули головы, Ингерд не понимал птичьего языка, но встревожился, а Ян понимал и на ноги вскочил. Тут же с другого берега стрела прилетела — не дремали Годархи, за ними глядели — еле успел Ингерд Яна за ногу обратно на землю свалить.
— Ты чего, белоголовый, ни с того, ни сего вскакиваешь? — давай он его ругать. — Вот схватил бы сейчас!
И сунул ему под нос вражью стрелу. Но Ян отмахнулся.
— Весть, что я услышал, поважнее будет. Сказал Орел: "Одда-отунг на острове Рох". Ты знаешь, что такое одда-отунг, Ингерд?
— Я знаю, что такое отунг.
— Это я и сам знаю.
Тут зашуршали позади кусты, и появился вестовой от дальнего рубежа, весь грязью заляпанный, будто только что из болота вылез.
— Что стряслось, Скиф? — спрашивает Ян.
Вестовой на волков покосился и говорит:
— Четырнадцать Стигвичей и три Асгамира перешли Стечву у топких лугов. К полям нашим идут. Хоронятся, но мы их выследили. Если встретить их между лесом и озером, они там и останутся.
Ян ни секунды не раздумывал. Он знал, что Соколов на дальнем рубеже всего четверо и в бой им соваться пока нечего, а вот когда подоспеет подмога…
— Скажи Рискьёву, пусть летит с тобой, а мы, не мешкая, — прямо сейчас.
— Погоди, янгар, — говорит вестовой. — Орел, что над нами пролетал, перо сбросил. Возьми его.
И протянул Яну перо красное, будто в крови вымоченное.
— Не простое это перо, — пробормотал Ян.
Повертел его в руке, за пазуху спрятал, потом о землю ударился, соколом обернулся и в небо взмыл. Ингерд по траве перекатился и волком стал, в лес подался, и молодые волки следом.
Вестовой разыскал янгра Рискьёва, передал ему слова Яна и добавил:
— Ян напрямую к дальним рубежам полетел, чтоб со спины зайти, а Волк свою стаю берегом повел, чтоб за Стечву не ушли. Поспеши и ты.
Ян до дальних рубежей долетел быстро. Покачиваясь на раскинутых крыльях, сделал круг, зорко оглядывая свои земли, выискивая след Стигвичей, и вскоре увидел их. Не лесными жителями были Выдры, не умели хорошо хорониться, но их вели Асгамиры, а те в лесах — как дома. Хоть и старались они под листвой спрятаться, да все ж плохо старались, усмотрел их Ян сначала на прогалине, потом у ручья, потом на кромке оврага. Было их ровным счетом семнадцать: четырнадцать Стигвичей и три Асгамира, и шли они к хлебным полям с намерением их подпалить. Ян заложил еще один круг, ища глазами своих. Он знал, что Соколы где-то на деревьях прячутся, оттуда нападать сподручнее, и лук с высоты без промаха бьет, но так и не разглядел их. Однако ж Ян не сомневался, что они там, на самом пути Стигвичей. А потом он увидел Рискьёва и с ним четырех Соколов, а по берегу — бегущих след в след троих волков, то был Ингерд, Ян узнал его по белой полосе на черной шкуре.
— Так, — сказал он сам себе. — Тринадцать против семнадцати… Теперь можно и силами померяться.
И камнем упал вниз.
Стигвичи не ожидали нападения, они уже почти цели достигли, уже огонь готовились разводить, даже дозорных не выставили. Все они как один были невысокие, гибкие, вооруженные легко, тогда как широкоплечие могучие Асгамиры всегда имели при себе длинные мечи и тяжелые луки. И только высекли они огонь и к кромке поля поднесли, как просвистела стрела звонко, и тот, что факел держал, упал мертвый и огонь собой придавил.
