— А если окажется мало? Я бы хотела поточнее знать расценки… Борис Викторович ничего не мог сказать конкретно, поэтому я взяла… сколько могла.
— Все — это не мало, — возразил Моран. — Это все.
Анна Ивановна вдруг сникла и выложила купюры.
— Двадцать пять тысяч, — произнесла она с горьким достоинством. — Все, что мы собрали для поступления Денечки. Если бы он сдал экзамен.
Денечкч ерзал возле стены и чувствовал себя плохо. И с каждой минутой все хуже. Иногда ему становилось мучительно стыдно за мать. Он был достаточно взрослым, чтобы понимать: к маме следует испытывать какие-то совершенно другие чувства, но ничего не мог с собой поделать.
Моран оглушительно расхохотался, и Денису почему-то полегчало, а Анна Ивановна, напротив, чрезвычайно обиделась. Она встала.
— Если вы полагаете, что… Что ж, не все сумели разбогатеть. Есть и честные люди, которые не в состоянии выкладывать миллионы. Но Денечке совершенно не место в армии, и я как мать…
— Всем найдется место в армии, — сказал Моран. — Даже старухе. Армия — это большая мясорубка.
— Вот именно, — подхватила Анна Ивановна, слегка сменив гнев на милость. — Именно что мясорубка.
— Кости, шкуры, зубы, мясо, кровь, печень — все ради одного, — увлеченно заговорил Моран, — все становится одним целым. Однородное месиво, понимаете? Оно течет по долинам, заливая озера, заполняя низменности, опрокидывая башни… М-да. Итак, двадцать пять тысяч. — Он вдруг сменил тон. — Не густо, но это, кажется, действительно все. Могу предложить вам новую услугу. Вы куда хотели отправиться — в Бенелюкс?
— Это не для меня, это для Денечки, — торопливо произнесла Анна Ивановна. — Куда-нибудь подальше. До зимы — желательно. Вообще пока не минует… опасность призыва. Поймите, он у меня единственный сын. Я просто обязана уберечь… И так, чтобы не нашли. Это можно устроить?
— Абсолютно.
— За границу?
— То место, куда я отправляю, не находится в России, — твердо обещал Моран.
— И не потребуется справка от военкомата? — робким тоном на всякий случай уточнила Анна Ивановна.
— Я не спрашиваю ни одного документа, — заявил Моран. — Я беру только деньги. Все деньги, какие есть.
Он толкнул ногой шкаф, и от пинка открылась дверца. Вешалка и полки ломились от одежды, а на самом верху, там, где должны были бы помещаться шляпы, Анна Ивановна узрела целую гору перевязанных веревками мятых купюр.
— Видали? — Джурич Моран кивнул на шкаф. — Бумажные деньги! А? И кто здесь до такого додумался? Бумажки! Да уж. К подобным штукам трудно привыкнуть…
Он вытянул длинные ноги, развалясь в кресле, и кивнул носом на Дениса:
— Иди сюда. Выбирай одежду… Живо! — прикрикнул он, видя, что Денис медлит. — Соображай быстрее, солдат, иначе рано или поздно от тебя останется одна клякса.
«Солдат», — мысленно повторил Денис. Слово почему-то польстило ему. Хотя служить в армии он на самом деле категорически не хотел. «В армии не говорят „солдат“, — подумал он. — Там говорят „рядовой“, а это обидно, потому что я не рядовой, я уникальный. — Он вздохнул. — „Солдат“ говорят авантюристы и шлюхи».
Он никогда не встречал ни авантюристов, ни шлюх. Может, оно и к лучшему.
Денис отделился от стены и приблизился к шкафу. Здесь висели и лежали скомканные костюмы всевозможных фасонов и размеров. Такие можно видеть в костюмерной задрипанного театрика, куда бархатная куртка Гамлета попадает, после долгих приключений, совершенно вытертой и честно служит одеянием всех принцев, играемых в этом театре, пока наконец рукава не протираются окончательно и не начинают осыпаться на Принце-Олене прямо во время детского утренника.
Моран следил за Денисом с нескрываемым любопытством.
— Но ведь это… старые театральные костюмы, — проговорил Денис нерешительно.
— Чувствуешь себя дураком? — жадно осведомился Моран и зашевелил носом.
Денис кривовато пожал плечами, что можно было расценить как «да».
— Двадцать пять тысяч за прокат костюма? — подала голос Анна Ивановна. Подозрения вдруг охватили ее с неслыханной силой.
Ни Моран, ни Денис не обратили на Анну Ивановну никакого внимания. Она закусила губу, чувствуя себя облапошенной, но было уже поздно: она поняла это.
— Иногда не подходит размер, но это не страшно, — сказал Моран. — Ты выбрал? У меня был один клиент, лысый толстяк, он взял платье принцессы Мелисенты. И хорошо справился, между прочим. Так что не торопись и ничего не бойся. Надеюсь, на это ты способен.
— Наверное, — сказал Денис.
Он наклонился и подхватил целый ворох старых плащей, из которых вылетела моль. Поднялась пыль. Моран принялся чихать на все лады и чихал до тех пор, пока из его маленьких черных глазок не хлынули гигантские слезы.
Денис поскорее выхватил первый попавшийся плащ, а остальные засунул обратно на полку. Затем подобрал с пола колет на шнуровке и рубаху с наполовину оторванными рукавами — они висели на нитках, оставляя часть плеча обнаженной.
— Прекрасный выбор! — обрадовался Моран и пинком ноги захлопнул дверцу шкафа. — Правда, понадобится еще обувь… — Он наклонился и вытащил из-под кресла картонную коробку с красными диагональными оттисками «Завод „Весна“, кофе из цикория, 100 банок». Из коробки были выброшены мятые красные сапожки со сбитыми каблуками, купленные на барахолке за бесценок, и скомканные в клубок женские колготки.
Денис посмотрел на них, затем перевел взгляд на Морана. Моран медленно встал с кресла и навис над ним.
— Надевай! — загремел он. — За все заплачено!
Денис глянул на мать, но та сидела на банкетке где-то очень далеко, совсем в другом мире. Она смирно сложила руки на коленях, ее красненькие щеки обвисли, уголки рта опустились, как на похоронах.
— За все заплачено, Денечка, — проговорила она издалека, еле слышно.
Денис неловко разделся и начал натягивать новую одежду.
Моран сказал ревниво:
— По правилам следует снять трусы.
— Иди ты к… извращенец, — попробовал взорваться Денис, но у него не получилось.
Моран расхохотался и произнес несколько слов на непонятном языке. Они звучали похоже на названия лекарств, вроде «этамзилат» и «бензоат».
Как ни странно, вся одежда подошла Денису так, словно специально была на него шита. От нее пахло дезинфекцией и пылью.
— Сюда, — показал Моран.
Он отдернул штору, и за нею оказалось не окно, а полукруглый арочный проем, ведущий в соседнюю комнату. Денис ступил туда вслед за Мораном (мать у стены возле входа отодвинулась в такие дали, что превратилась в крохотную точку, не больше мухи) и очутился в студии фотохудожника. Здесь окон не было вовсе, зато имелось несколько прожекторов, и Моран все их зажег, обойдя последовательно.
Теперь сам Моран стоял на ярчайшем свету, и Денис мог разглядеть его наконец во всех подробностях.
Во-первых, Моран действительно был очень высок — метра два, не меньше.
Во-вторых, у него были заостренные уши, кончики которых выглядывали из-под длинных каштановых волос. Нос у Морана был острый, брови изломанные, черные глаза такие маленькие, что не видно было белков, — как у птицы.
— Ну ладно, человечек, — сказал Моран скрипуче, — нам пора. Судя по одежде, ты хочешь что-нибудь вроде…
Он потянул за одну из петель, свисающих с потолка, и на стену выполз из тубуса экран с грубо намалеванным задником.
Задник изображал идиллический средневековый пейзаж с замком на горизонте, рощицей слева и приятными пейзанками на поле среди колосьев — справа.
— Становись, — приказал Моран.
Денис неловко встал перед замком.
— Загораживаешь, — прикрикнул на него Моран.
Денис присел на корточки.
— Хорошо.
Моран взял с полки фотоаппарат и навел на Дениса. «Сижу в женских колготках и потертом кафтанчике перед картинкой, изображающей замок, — подумал Денис. — И какой-то серб делает мою карточку. Экстремальный туризм».
— Готов? — спросил Моран.
Денис лениво ответил, раскачиваясь на корточках:
— Всегда готов.
— Здесь все так отвечают, — задумчиво произнес Моран. — Даже тот, с лысиной. И одна дура с ридикюлем. Кстати, она до сих пор не вернулась.
Сверкнула вспышка, и из фотоаппарата медленно выползла карточка. Моран положил ее на ладонь и стал смотреть, как на белом квадрате медленно проявляется Денис. Вытаращенные глаза с красными зрачками, кафтанчик с обтрепанными манжетами, возмутительно плохо намалеванный задник.
Но по мере того, как фотографический Денис проявлялся на карточке, настоящий Денис бледнел и тускнел; его вместе с декорацией заволакивало туманом… И в конце концов все пропало: и плоский замок с рощей, и поле с пейзанками, и юноша в женских колготках. Перед Мораном висел пустой белый экран.
