Еще дышит — еле-еле, но рассудок уже потерял. Портер так долго шел через горы, преследуя врага, что у него ныла спина.
Нагибаться, чтобы прикончить старика, совсем не хотелось.
— Сдох уже, — соврал он.
Рядовой первого ранга Коппер оглянулся по сторонам. Долина была усеяна трупами.
— Отлично. Значит, всех прикончили. Напоследок можно и дикарю глотку заткнуть. Эй, Соуп!
Рядовой второго ранга Соуп вытащил нож, схватил за бороду бьющегося в конвульсиях, вопящего холмовика и выполнил приказ.
Портер еще раз пнул старика:
— Кто они, по-вашему?
Коппер пожал плечами:
— Какая разница? Все равно все уже сдохли.
— Интересно, что они делали здесь?
— Совались, куда не следует, — сказал Коппер.
— Странный какой-то сброд.
— Заткнись, — буркнул Коппер. — Не наше дело — вопросы задавать.
— Да, сэр. Виноват, сэр.
— Долгая выдалась ночка. Я на боковую. А этих идиотов оставьте воронам, — сказал Коппер.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
НА КРАЙ СВЕТА
1. ОТЪЕЗД (1889)
Погожим весенним вечером, когда в садах Кенигсвальдской академии розы цвели, лужайки зеленели изумрудом, река сверкала сапфиром, а в экспериментальных оранжереях пробуждались странные формы жизни, преподаватели факультета психологии собрались в роскошно обставленной библиотеке на верхнем этаже старинного Август-холла и, потягивая херес, прощались с коллегой. Доктор Лисвет Альверхайзен (для друзей просто Лив) собиралась, вопреки разумным предостережениям, отправиться на Запад.
— Вы же отстанете от науки, доктор Альверхайзен! — печально качал головой доктор Зейдель. — Это отрицательно скажется на вашей работе. На Западе нет исследовательских институтов. Во всяком случае, ни одного, достойного так называться. Умеют ли там вообще читать? У вас не будет доступа к научным журналам!
— Да, — ответила Лив. — Полагаю, там умеют читать.
— Зейдель преувеличивает, — сказал доктор Науманн. — Он вообще любит преувеличивать, это всем известно. Не так ли, Зейдель? Но иногда он все же бывает прав. Вы действительно отстанете от науки. Оторветесь от груди вскормившего вас научного сообщества
Он расхохотался, чтобы показать, что и на самом деле думал о научном сообществе. Статный смуглолицый доктор Науманн был самым молодым из преподавателей факультета и мнил себя в каком-то смысле радикалом. Он изучал сексуальные патологии и считал, что половое влечение лежит в основе всех человеческих деяний и убеждений.
Лив вежливо улыбнулась:
— Надеюсь, вы будете мне писать, господа. Через горы ходят почтовые кареты, а Линия обеспечивает доставку почты по всему Западу.
— Ха! — Доктор Науманн закатил глаза. — Я же видел карту! Вы на край света отправляетесь, доктор Альверхайзен. С тем же успехом можно почту отправлять на Луну или на дно морское. Может, и на Луну почтовые кареты ходят?
— Там опасно. Война идет. — Доктор Зейдель нервно повертел в руках бокал.
— Да, я слышала, — согласилась Лив.
— На холмах живут дикари, чья принадлежность к человеческому роду весьма сомнительна. Я видел одного из них на рисунке и не боюсь признаться, он снился мне потом в кошмарных снах. Волосатый, костлявый, бледный как смерть, разрисованный самым жутким образом!
— Я не собираюсь на холмы, доктор.
— Да и так называемые «цивилизованные» там немногим лучше. Совершеннейшие безумцы! И это не скоропалительный диагноз. Четыреста лет непрерывной войны — очередное тому свидетельство. Насколько мне известно, главные стороны разгоревшегося там конфликта — даже не политические формирования, а религиозные секты, и объединяет их не столько религия, сколько общая форма психического расстройства. Я говорю о катексисе [Катексис (удержание, задержание, греч.) — психоаналитическое понятие, обозначающее направленность психической энергии (либидо) на объект и фиксацию на нем. В качестве объекта может выступать реальный предмет, идея, форма поведения. — Здесь и далее примеч. ред.], патологическом переносе ответственности с себя на предметы, которые...
— Да-да, — сказала Айв. — Возможно, вам стоит опубликовать об этом статью.
Она больше не могла слушать пронзительный голос доктора Зейделя и рисковала в любую секунду потерять самообладание.
— Прошу прощения, коллеги! — Она метнулась прочь и ловко укрылась от Зейделя за спиною доктора Мистлера.
В библиотеке было душно и пыльно. Лив подошла ближе к окнам. Легким ветерком до нее доносило едва уловимый запах цветущего сада. У окна стояла ее близкая подруга Агата с математического факультета и пыталась поддерживать беседу с доктором Дальстремом с факультета метафизики, но он ей смертельно наскучил. Заметив Лив, Агата помахала ей из-за плеча доктора Дальстрема, глаза ее молили: «Помоги!» Лив поспешила к ней, обходя стороной доктора Лея, но ее задержал доктор Экштайн, глава ее факультета, похожий на огромный каменный замок с раскидистой бородой. Он сжал ее руки в своих сильных, перепачканных чернилами ладонях и сказал:
— Доктор Альверхайзен... Позволь мне обойтись без формальностей, Лив! С тобой все будет в порядке? Ты будешь осторожна? Твой покойный муж, земля ему пухом, никогда не простил бы мне, если б я позволил...
Доктор Экштайн слегка перебрал хереса, и глаза его увлажнились. Он посвятил жизнь разработке психологической теории, гласившей, что в сознании противоборствуют два начала: тезис и антитезис, — в беспрестанной борьбе которых рождается мирный синтез. Лив эта теория казалась неправдоподобной и механистичной.
— Я уже приняла решение, доктор, — напомнила ему она. — Со мной ничего не случится. Дом Скорби находится на нейтральной территории, вдали от боевых действий.
— Бедняга Бернард, — сказал доктор Экштайн. — Его призрак не даст мне покоя, если с тобой что-нибудь случится. Я уверен, что все обойдется, но вдруг...
— Призраки? — вклинился доктор Науманн. — Здесь? Боюсь, вы пропустите все самое интересное, доктор Альверхайзен.
Экштайн сердито посмотрел на Науманна, но тот не умолкал.
— С другой стороны, вам уж точно не будет скучно, я обещаю. Ни одна территория не остается нейтральной надолго. Как бы далеко ни располагалось ваше рабочее место, рано или поздно к вам в дверь постучится сами знаете что.
— Боюсь, что не понимаю вас, доктор Науманн. Я знаю, что там сейчас бушует война. Простите, я должна...
— Бушует! Отличное слово! Заглянув в сознание убийцы или насильника, мы увидим, как оно «бушует». Я имею в виду войска Линии.
— Да? — Она осторожно пыталась разглядеть Агату за тушей доктора Экштайна. — Но разве это не к лучшему? Разве Линия не стоит на стороне порядка и науки?
Доктор Науманн удивленно посмотрел на Лив, и это вызвало у нее раздражение.
— Да что вы? — воскликнул он. — Вспомните Логроун, спаленный ими только потому, что там укрывались агенты Стволов! Или завоевание Мейсона, когда...
Он на одном дыхании выпалил длинную череду названий битв и кровавых эпизодов войны.
— Похоже, вы многое знаете об этой войне, — удивилась Лив.
Науманн пожал плечами:
— Я интересуюсь положением дел. Можно сказать, это профессиональный интерес.
— Признаюсь, я не слежу за политикой, доктор Науманн.
— Еще будете, еще будете... — Он наклонился к ней и прошептал: — Они еще начнут вас преследовать, Лив.
— Может, вам самому стоит туда отправиться, Филипп? — прошептала она в ответ.
— Ни при каких обстоятельствах!
Науманн выпрямился и посмотрел на часы:
— Опаздываю на вечерние занятия!
Он поставил бокал на полку и спустился по южной лестнице.
— Нездоровые интересы — сказал Экштайн, глядя на Лив. — Весьма нездоровые, весьма...
— Простите, доктор Экштайн.
Отойдя от него, она обменялась пожеланиями удачи с седовласой женщиной, имени которой не помнила; прошла сквозь струю прохладного ветерка в столпе пыльного вечернего света, проникавшего в зал через эркерное окно; услышала крики павлинов на лужайке; в последний, возможно, раз насладилась этими звуками — и, ловко поймав за руку Агату, избавила ее от монотонных речей профессора Дальстрема. К несчастью, Агата оказалась слишком пьяна и слишком слезлива, чтобы разделить нервное возбуждение подруги. Моргая заплаканными глазами, она крепко сжала запястье Лив влажной ладонью и сказала:
