— Положим, земля, гражданка Усольцева, не ваша, а муниципальная. Принадлежит городу, а вот за дом вам положено вполне достойное вознаграждение. Вы же не хотите, чтобы наше общее дело до суда дошло, правда?
— Знаем мы суды эти ваши. Все куплено. Вон уже даже земля предков человеку не принадлежит. Ты вот что, больше орлов своих не присылай от греха подальше. И сам держись от скита в сторонке. Не по зубам тебе земля эта, и так почти весь свет убили.
Старушка говорила твердо, четко и до предела ясно, ничего не опасаясь. Так, словно за ее спиной несколько полков ОМОНа в полной боевой готовности стояло. Эта уверенность и вывела из себя Заречного. Да кто она такая, чтобы с ним вот так пренебрежительно общаться.
— Знаете, что, Агрипина Саввишна! — зарычал он. — Собирайте вещи! Хватит с вами нянчиться! В понедельник с приставами выселять вас приедем!
— Ой! — воскликнула Мариночка, вкатившая в кабинет тележку с пузатым самоваром и чашками.
— Выселять? — как-то очень тихо и со странной улыбкой переспросила Усольцева. Дмитрий мог поклясться, что его речь совершенно не напугала бабку, разозлила только.
— Именно! — Дмитрий поднялся, огромной скалой нависая над хрупкой старушкой. — Сроку вам три дня, слышите? Хватит уже хороводы водить, мне для людей строить нужно. А сейчас прошу покинуть мой кабинет.
И, возможно, именно в ту секунду он совершил самую глобальную ошибку своей жизни, указав Усольцевой на дверь.
— Я-то уйду, а ты вот скажи, тебе леса не жаль? Речки? Живой землицы, что силу каждому живущему дает? Умрет она, как только ты ее в асфальт свой запакуешь, — горько вздохнула бабушка.
— Вот только не надо мне тут сказок! Я в них не верю и вам не советую! Ничего с вашей землей не случится, еще лучше станет! — прикрикнул Заречный. Где-то в районе стола снова ойкнула Мариночка.
— Значит, не веришь в сказки? — прищурилась бабка.
— Не верю.
— Что ж, не договорились, значит…
— Не договорились! — Дмитрий и сам не понимал, почему так завелся.
— Придется поверить. Времени теперь у тебя много будет. — Заречный моргнул, на секунду ему показалось, что глаза Усольцевой засияли, словно лампочки на новогодней гирлянде. Чертовщина какая-то!
Бабка опустила на край стола свою сумочку и протянула к Дмитрию руки. Конечно, с сухих морщинистых пальцев не сорвались искры, но вот гром за окном при ясном небе заставил его вздрогнуть.
— Матушка землица наша, прими на службу стража. Лишь водицы он коснется, змеем тотчас обернется! — громко произнесла Агрипина Саввишна, а потом вдруг подошла и дунула в лицо опешившему Заречному. Правда, для этого ей пришлось задрать голову.
— Знаете, что, уважаемая! До понедельника! — заорал он так, что на столе опрокинулась на бок сумочка старушки.
— Это вряд ли, — усмехнулась та и почти участливо похлопала по плечу. — В понедельник тебе не до меня будет. А ты, мил человек, — вдруг обернулась она к Потемкину. — Оставь в покое дочерей человеческих. Не туда смотришь.
— А куда мне смотреть-то, бабушка? — весело хмыкнул Антоха, но руки от пятой точки напуганной Мариночки все же убрал.
— В воду смотри. В воду. Там судьбу свою встретишь.
И больше не сказав ни слова, загадочная посетительница покинула кабинет директора строительной компании.
Первой, как ни странно, отмерла секретарша. Мариночка с испугом взглянула на Потемкина и попятилась. Впрочем, и на Заречного она тоже смотрела с испугом, а, может, с жалостью. Кто их, женщин, разберет. Притворство, алчность и ложь Дмитрий давно научился определять сразу, а вот с искренним сочувствием, симпатией и участием сталкиваться приходилось гораздо реже.
— Дмитрий Петрович! — почти взмолилась Мариночка. — Можно я домой пойду? Что-то у меня голова совсем разболелась.
И только после этих слов, он понял, что у девушки самый настоящий стресс. И не из-за работы. Нет! Марина до дрожи, просто до трясучки и паники испугалась старухиных слов, а на них с Антоном и вовсе смотрела как на покойников.
— Иди, — позволил он.
Секретарь практически бегом, так быстро, как только позволяли короткая узкая юбка и огромные каблуки, бросилась к дверям, но в самый последний момент ответственный работник в ней победил напуганную женщину, и она обернулась.
— А… Баранки? — пискнула Мариночка.
— Иди, — повторил Дмитрий, и дверь за ней бесшумно закрылась.
Заречный вернулся в директорское кресло. Потемкин хрустнул пальцами и медленно направился к окну. При этом от насмешливости друга и следа не осталось.
Бред! Чистой воды бред все, что только что произошло здесь! Какие ведьмы? Какие заклятья? Мы в современном мире живем, где двигатель внутреннего сгорания, показавшийся древним людям могущественным волшебством, уже лет двести никого не удивляет. Мистика? В топку мистику! Все поддается объяснению! Стражи, землица, водица… Маразм бабку бьет — это и без доктора ясно. Диагноз, как говорится, на лицо. Тогда, почему же он так напряжен, а сердце молотится с такой скоростью, словно Заречный десять километров в хорошем темпе пробежал?
Потемкин снова хрустнул пальцами. Дмитрий поморщился. Странно, эта привычка друга никогда его не раздражала. До недавнего времени. Сейчас же он едва не сорвался, до того захотелось накричать на Антоху, наговорить ему гадостей. А на самом деле? На самом деле Заречный злился не на него, а на себя. Но, судя по поведению, Потемкин тоже нервничал. Зам явно что-то знал и раздумывал, как это преподнести.
Надо же! И все из-за бабульки.
— Хватит там мяться, — усмехнулся он. — Садись, поговорим. Коньячок по пять капель будешь?
— Не отказался, бы, — выдохнул Антон и уселся на стул посетителя.
Заречный достал бокалы и початую бутылку, плеснул по одному глотку. Голова с такими делами нужна ясная, а стресс снять стоило. Посему это не за ради пьянства, а исключительно для здоровья.
Выпили молча. Одним глотком. Выдохнули в унисон и посмотрели друг другу в глаза. Нет, не ошибся он в Тохе. Что-то он знал.
— Говори.
— Знать бы как, сказал бы, — выдохнул Потемкин и запустил пятерню в густую каштановую шевелюру, испортив всю прическу. — В общем, если бы я точно знал, кого нам выселять придется, то отговорил бы тебя от покупки земли еще на торгах. Ведь чувствовал, что муниципалы мутят, недоговаривают и юлят, как мальки на мелководье.
— Поясни.
— У бабки этой больно уж лицо знакомым мне показалось. И пока ты с ней скандалил, я ее внимательно успел рассмотреть и вспомнил. Года три назад знакомая у матери заболела, никто не мог диагноз поставить. Так эта ведьма ее за неделю на ноги поставила, когда та совсем умирать собралась.
— И что было-то? Чем тетка болела?
— А ничем, — рассмеялся Потемкин.
— Как это ничем, раз чуть не умерла?
— Усольцева так и сказала, что нет в ней хвори. А раз болеет, значит, совесть есть. Та тетка всю жизнь завбазой отработала. Сам понимаешь, какой в стране дефицит всего был. Вот она на проблемах других кое-какой капиталец и скопила.
— А ведьма пришла, и все грехи отпустила? — хмыкнул Заречный.
— Нет, немного не так было, но суть ты ухватил верно, — усмехнулся Антоха, наслаждаясь меняющимся выражением лица друга. — В общем, Усольцева ей сказала, что совесть ее к земле тянет, манит тетку там что-то. С тем и ушла.
— Как ушла? Погоди, ты же сказал, что выздоровела материна знакомая.
— Ага, выздоровела. Плесни-ка еще глоток, — Потемкин подставил бокал, и Дмитрий на автомате налил коньяку. — Так вот, слова ведьмы для всех загадкой остались, а тетка-то быстро смекнула, что там к чему. Закопан у нее был на даче клад со скопленными деньгами. Жить всем хочется, жизнь ее ни за какие деньги не купишь. Жаль вспоминают некоторые об этом поздно. Выкопала она клад и перевела все деньги по детским домам области. Приличная, я тебе скажу, там сумма вышла. Долго потом газеты писали о неизвестном меценате. Вот такая история, Димон.
Потемкин залпом влил в себя содержимое бокала и крякнул.
