На самом деле, я поняла, что надеюсь – шлюха его не опознает. Скажет, что не он. Что другой. Или правда собаки.
Но такое Говарду не сказать, он меня засмеет.
Он нахмурился еще больше.
- Два года прошло, - сказал с сомнением. – Ты сама говорила, что год максимум, потом сложно.
- Я попытаюсь.
- Хочешь оправдать его?
- Говард!
- А что? – удивился он. – Я бы оправдал при возможности. Меня жена дома загрызет, не хуже оборотня, что я его посадил. У нее ведь его портретик на туалетном столике, она на каждый концерт ходит!
- Что? – вот тут уже удивилась я. Вообще даже сначала не поняла. Какой портретик?
- Да он же скрипач, - сказал Говард. – Знаменитость у нас! У него завтра концерт должен быть. Мы с женой собирались, она поклонница таланта, чтоб его… Не знаю уж, как теперь, может заменят кем или совсем отменят. Но скандал меня дома вечером точно ждет.
- Ох, - сказала я. – Не знала. Как-то не слежу за этим.
- Я бы тоже не следил, но у меня жена… - трагически вздохнул Говард.
Да, у меня-то жены нет, зачем мне. А сама я как-то не из тех, кто на концерты ходит, цветы на сцену кидает и, не приведи темные силы, портретики на туалетном столике держит. У меня и столика-то туалетного нет. Рабочий стол есть только, и кухонный… Но не важно.
- Кстати, - сказал Говард, - соседи говорят, что парень прибежал почти сразу, вслед за матерью, но вот между воем и криками, и тем, как он прибежал, времени переодеться почти не было. А он точно в чистой отглаженной одежде прибежал. Хотя, может, успел, кто знает… Вот еще, заметил… мать его интересно себя ведет. С одной стороны, она все выгораживать пытается, рассказывать о том, какой он тихий и талантливый, и что он точно убить никого не мог. А с другой стороны, она так говорит все это, словно люто презирает сына. Именно презирает. Не пойму. Но это точно к делу никак не привяжешь, просто наблюдение. Ведь любая другая бы гордилась? Как думаешь?
- Наверно, гордилась бы, - сказала я. – Если он действительно знаменитость, то гордилась бы. Но с родителями всегда сложно. Кто знает, что там у них?
- Да… - Говард со вздохом потер коленку. – И не говори. А ты это… На кладбище поезжай. Я тебе Вебера дам в помощь, пусть покопает, он крепкий. Расскажешь потом, как прошло.
* * *
Покойница двухлетней давности выглядела, прямо скажем, отвратительно. Гроб был простой, дешевый, от мэрии, поэтому гниение плоти мало что сдерживало. Собственно плоти на костях почти не осталось, одни ошметки.
Такое поднять будет нелегко. Я смотрела на нее и пыталась понять, ради чего вязалась в это? Ведь точно не мое дело. Ради стремления к справедливости? У меня его сроду не было. Свою работу сделала, и молодец, дальше пусть Говард со своими ребятами возится. А тут…
Ладно. Будем считать, что проснулось стремление.
Я приготовила все, предварительное укрепляющее заклинание навела, а то еще рассыплются кости от моих усилий.
Людвига Вебер привел, когда уже все готово было. Руки в наручниках за спиной, словно опасный преступник, словно того и гляди бросится. Хотя… кто его знает? Вдруг и правда он. Обернулся, загрыз…
- Господин Лаубе, - сказала я, - это Матильда из «Диких кошечек». Я сейчас постараюсь ее поднять, и тогда она, может быть, расскажет нам о том, кто ее убил.
Людвиг побледнел страшно, движение еще такое, словно вот-вот стошнит… но ничего, удержался. Только кивнул. Вебер ему, на всякий случай, ведро подвинул, а то у нас тут бывали случаи… потом полы мыть замучаешься.
- Ганс, - сказала я Веберу, - когда подниму, спроси ее, знает ли она этого человека, а потом - кто ее убил. А то я буду занята.
- Понял, леди Одетта.
Еще раз глянула на покойную, мысленно закатила глаза. Вот не сиделось мне!
Ну… начали.
Двухлетних мне пока поднимать не приходилось. Потренируюсь.
Вернее, приходилось, конечно, мы на учебе пытались, но с теми, что старше года – у меня не выходило ничего. А если и выходило, то удержать могла несколько секунд. Что ж, будем надеяться, что этих секунд Веберу хватит для допроса. Все же, со времен университета я опыта поднабралась.
Начертила знаки вокруг, зажгла свечи, встала поближе, положила этой кошечке ладони на виски. Только со свежими у меня выходит без контакта, а этими только так. Ладно… Закрыла глаза.
Я читала заклинание нараспев, все как надо, как полагается. Раз, другой, третий… чувствовала, как сила растет, как завихрения магии клубятся вокруг покойной. Еще немного, вот-вот. Надо лишь потянуть сильнее, приложить больше усилий. И повторить снова. И еще. Раз на десятый поняла, что начинает кружиться голова, и если не сделаю сейчас, то сама упаду в обморок. На пятнадцатый – что уже почти-почти близко, и хоть разок еще. На девятнадцатый – что сама почти готова сдохнуть. Еще разок, для успокоения совести, и все, гори оно огнем!
И только на двадцать второй у меня вышло!
У-ух! Словно столб огня прошел сквозь тело, все завибрировало. Я не открывала глаз, но почувствовала, как покойница очнулась. Давай, Вебер! Мне нужно сосредоточиться и удержать.
- Госпожа… э-э… Матильда, - чуть дрогнувшим голосом начал он. А фамилии-то мы и не знаем. – Нам нужно задать вам несколько вопросов.
- Про мальчика? – мягко спросила она. Какой, однако, певучий голос.
- Про господина Лаубе, - строго сказал Вебер. – Скажите, вы знаете его?
- Да, я его помню. Людвиг, - согласилась она. – Он приходил ко мне. Музыкант… такие нежные пальцы… внимательный, всегда вежливый такой, словно…
Я кашлянула. Еще немного, и не удержу, и так тяну из последних сил. И какой Людвиг нежный со шлюхами мне слушать не интересно.
- Хорошо, госпожа Матильда, - быстро сказал Вебер. – Скажите, а вы помните, как вас убили?
- Да, - грустно сказала она.
- Вы видели – кто это был? Можете опознать?
- О-о, - она вздохнула. – Да, я все помню. Поначалу я приняла его за Людвига. Он так похож… То же лицо, но… Но тот был совсем другой. Злой, резкий. Он подошел ко мне на улице. И сразу схватил за горло…
Тут у меня дрогнули руки. Вот все, не удержу…
- То есть, он выглядел как господин Лаубе? – спросил Вебер.
- Да, точно так, - сказала она.
- Тогда почему вы решили, что это не он?
- Не знаю… - ее голос прозвучал растерянно. - Но что-то в нем было не так… я даже не знаю… глаза…
- Другого цвета глаза?
- Нет. Просто в них… ярость и еще… запах другой. От Людвига пахло одеколоном дорогим, а этот…
Не успела. Вот тут мне в голову словно ударило. Ох. И все, я выпустила, больше не смогла. Кости покойной рассыпались пеплом. А поняла, что падаю, силы оставляют меня, и так выложилась больше, чем вообще могла. Сейчас головой об угол стола… мелькнуло…
Мгновение, и меня подхватывают чьи-то руки, не дают упасть.
Потом крики, кажется, Вебера, меня отбирают, поднимают и оттаскивают в сторону. На кресло. Оставляют. Потом какой-то грохот и возня… Я пытаюсь хоть немного открыть глаза и понять что происходит…
Там, у стола, на полу, носом вниз, лежит Людвиг, а Вебер заламывает ему руки за спиной, прижимая коленом.
- Эй… - я ничего не могу понять. – Что происходит?
- Он к вам бросился, леди Одетта, - буркнул Вебер. - Наручники порвал, словно это ниточка…
Порвал? Оборотни сильные. А по крови он оборотень, хоть и не оборачивался.
Только ведь плохого-то не хотел.
- Ганс, отпусти его, он ведь мне помочь хотел, когда я в обморок упала. Отпусти.
Людвиг поднял голову ко мне, посмотрел. Нос у него разбит, течет кровь. Цепочка наручников действительно порвана, болтается. Я вдруг подумала, что если порвал, мог бы и Веберу шею свернуть… легко, если б захотел только. Вот тебе и нежный мальчик.
4
Вечером к нам в участок завалилась целая толпа.
