Арарг, притаившийся на островах Восточного архипелага, издревле наводил страх на соседей. И не только страх: с разной периодичностью он поглощал все новые государства. Иногда затишье длилось сто лет, иногда двести, а иногда и десять, никто так и не научился предугадывать, когда королевство нанесет новый удар. И, главное, где: в последние десятилетия набеги его стали хаотичны, наездники, пользуясь достижениями магии, появлялись там, где их никто не ждал, преодолевая сотни миль в пространстве.
Захлопнув за нами дверь и велев спрятаться в подвале, отец, игнорируя мольбы матери, отчаянно цеплявшейся за полы его одежды, достал из тайника припасенный на случай опасности фальшион и, наспех поцеловав нас, растерянных, трясущихся от страха, плотно захлопнул за собой входную дверь. Больше я его никогда не видела, даже не знаю, был ли он убит, сбежал или попал в плен.
Видя, что мать не в том состоянии, чтобы рассуждать здраво, я сама заперла дверь изнутри и задвинула тяжелый засов.
Мы забрались в самый дальний угол подвала, за мешки с картофелем, и, тесно прижавшись к другу, дрожа в кромешной тьме, молились, чтобы беда прошла стороной. Стены подвала были достаточно прочны и толсты, чтобы заглушать звуки битвы, до нас долетал лишь едва различимый гул: быть может, это огонь уже гулял по стропилам нашего дома.
Не знаю, сколько мы так просидели, был ли еще день, или уже наступила ночь, когда нас, задремавших, разбудил луч яркого света, метавшегося по полу подвала. Он был не привычным мягким, желтым, какой рождало пламя, а холодным голубовато-белым.
С нарастающим ужасом следили мы за тем, как он приближается к нам, тщательно обшаривая дюйм за дюймом, слышали тяжелые шаги араргцев — у нас не было сомнений, что это именно они. И вот яркий свет ослепил нас, два комочка человеческих тел в углу.
Я закрыла глаза, не желая видеть, как они будут убивать нас.
Мгновенье, другое, но острый стилет не вонзился в мое горло. Осмелев, я открыла глаза и увидела трех облаченных в матовые облегченные доспехи мужчин; один из них держал в руке шарик, излучавший тот самый голубовато-белый свет.
— Двое, — констатировал он, будто дожидался, пока я взгляну на него. — Женщины, средних лет и молоденькая. Покажите мне сначала девушку.
Крайний справа солдат двинулся ко мне, оттолкнув, грубо вырвал из объятий матери. Я вцепилась ногтями в его руки, но они не могли разорвать толстой кожи перчаток.
Меня толкнули в полосу света перед человеком с шаром. Один солдат заломил мне руки за спину, пресекая попытки вырваться, другой не давал матери сдвинуться с места. Ему не нравились ее крики, и он предпочел заткнуть ей рот кляпом из куска ее же собственной одежды.
— На вид не дурна. Девушка не старше двадцати, без видимых физических недостатков. Глаза красивые, — араргец подошел вплотную и, прежде чем я успела сообразить, что он делает, стащил с меня полушубок и потянул за шнуровку платья.
Стоять в одной нижней рубашке перед тремя незнакомыми мужчинами было унизительно, да и холодно — температура в подвале ненамного отличалась от температуры на улице. Стуча зубами, я покорно наблюдала за тем, как араргец внимательно осматривает и ощупывает мою фигуру, хорошо, что через ткань. Наконец он вынес вердикт:
— Подходит для торхи. Решение предварительное, ее должен осмотреть врач и кто-то из продавцов, да и характера мы ее не знаем, так что я запишу ее как хыру. Можете забирать.
— Одевайся, — эта фраза уже была обращена ко мне. — Даю тебе две минуты.
Оставив меня под присмотром солдата, он подошел к моей матери. Ограничившись визуальным осмотром, даже не раздев ее, араргец записал ее в хыры.
Когда меня подхватили под руки и поволокли к лестнице, я наконец-то поняла, что происходит. Меня собирались сделать рабыней или продать в бордель. Ни то, ни другое меня не устраивало, и я, что есть силы, ударила коленом в пах тащившего меня солдата. Араргец согнулся пополам, частя меня такими словами, что и повторять не хочется. 'Кеварийская шлюха' было самым приличным.
Мать, тоже отчаянно отбиваясь от захватчиков, выплюнув кляп, истошно кричала мне:
— Беги, Иалей, спасайся! Беги к храму, под защитой бога они тебя не тронут!
Несчастная наивная мама, араргцы не испытывали никакого страха перед чужими богами, как я потом убедилась, они прекрасно чувствовали себя в наших храмах, пили, ели, с интересом рассматривали мозаичные панно.
Невероятным усилием увернувшись от третьего араргца, я в последний раз обернулась. Мелькнуло испуганное заплаканное лицо матери в мертвенном свете шара, теперь свободно парившего над полом. Она пыталась задержать моих преследователей, но что могла поделать женщина против троих здоровых вооруженных мужчин? Они легко сбили ее с ног, один из них несколько раз ударил ее, после чего мама затихла. Мне не хотелось думать о том, что она умерла, хотя лучше бы это было так. Теперь я знала, что мгновенная смерть куда лучше рабства.
Так быстро я не бегала никогда в жизни, никогда в жизни так быстро не взбиралась вверх по ступенькам, отбиваясь ногами от тянувшихся ко мне рук.
Наш дом огонь затронул несильно: выгорела кровля и часть второго этажа, но перекрытия не обвалились. Уже разграблен, отдан на поругание солдатам. С одним из них я столкнулась на пороге. Моя свобода длилась ровно две минуты.
Клочок голубого неба над головой и обветренное лицо вояки с утыканной шипами боевой косой. Сразу видно, он не из наездников, а простой пехотинец.
— Ваша? — легко удерживая меня навесу, солдат продемонстрировал добычу подбежавшей троице из подвала.
Не говоря ни слова, араргец, осматривавший нас с матерью, влепил мне пощечину, вытащил из поясной сумки веревку и с помощью второго солдата связал меня. Но пару зубов я выбить араргцам успела, одному серьезно расцарапала лицо, хорошо, что пехотинцу, а не офицеру интендантской службы, а то бы закопал на первом перекрестке. В Арарге с этим строго: если хыр поднимает руку на аверда, то будет казнен. А если на норна, то все то же самое, но гораздо мучительнее. Если, конечно, норн не смилостивится и не убьет сам.
Меня забросили на плечо, как отрез ткани; руки и ноги крепко связаны, во рту кляп. Весело насвистывая, солдат понес меня в сторону школы, а офицер с подчиненными продолжили подомовой обход.
В школе организовали сборочный пункт пленных. Приглядевшись, я поняла, что здесь были в основном женщины и дети. Очень много молоденьких девушек, связаны далеко не все, некоторые, сжавшись в комочек, просто тихо скулят в сторонке. Никого старше сорока, основная возрастная группа: от семнадцати до двадцати пяти. Дети — подростки, тут много мальчиков, ни одной девочки моложе пятнадцати я не заметила, что наводило на определенные мысли. Они брали только тех девушек, которые вступили в детородный возраст или у кого он должен был наступить максимум через год. Нас, этих несчастных, от пятнадцати до двадцати, держали отдельно под усиленной охраной, словно особо ценный товар.
