— Поверить не могу, — произнес монах. — Мы в Аальхарне.
Женщина промолчала, и монах, заметив, что ее плечи вздрагивают, понял, что та плачет. Он хотел было утешить ее, но внезапно заметил то, что поразило его не на шутку.
Дорогу пересекали рельсы.
Самые обычные рельсы со шпалами, которые скорее можно было увидеть где-нибудь в мемориальной Ясной Поляне, чем здесь. Монах присел на корточки и дотронулся до железа.
— Ты представляешь, что это? — спросил он. Женщина шмыгнула носом, утерла слезу.
— Нет. Никогда такого не видела. А что это?
— Это железная дорога, — монах выпрямился и посмотрел на запад: далеко-далеко, почти у горизонта, сияла зеленая звезда. «Светофор», — устало подумал монах и продолжал: — Это значит, что в Аальхарне есть паровозы. Это значит невероятный скачок науки и техники буквально из ничего. За двадцать лет.
Женщина взяла его за руку, сжала. Монаху казалось, что вот-вот — и у него начнется истерика. Железная дорога… А космический корабль они тут еще не строят?
— Ну почему же из ничего? — очень мягко промолвила женщина. — Мы оба знаем, кто именно за этим стоит. В конце концов, развитие науки и техники — не самое страшное, что могло случиться c Аальхарном за эти двадцать лет.
«Эта наука и техника не принадлежит Аальхарну», — хотел было сказать монах, но промолчал и двинулся дальше. Также молча, женщина отправилась за ним. Ночь постепенно отступала, медленно проявляя сочные краски аальхарнской весны, затихали ночные птицы, и первый утренний ветерок коснулся верхушек трав и лиц идущих.
Железных дорог им больше не попадалось.
Когда солнце поднялось над горизонтом и утро окончательно вступило в свои права, путники наконец увидели город.
После войны столицу отстраивали заново, однако, покрутившись с полчаса по улицам, монах смог-таки выбрать верное направление. Город просыпался: поднимаясь, шуршали витрины магазинов, открывая самые разнообразные товары, извозчики везли первых пассажиров в бело-синих щегольских колясках, расходились с ночной смены важные усатые будочники, и дворники в аккуратных зеленых куртках мели мостовые. Монах и его спутница крутили головами, рассматривая великолепные здания государственных учреждений, доходные дома и храмы, которых в столице было едва ли меньше доходных домов. Всюду реяли бело-голубые государственные флаги с золотым Кругом Заступника.
— Все изменилось, — сказал монах своей спутнице. — Все изменилось…
— Отец, — вздохнула она и снова взяла его за руку. — Не говори так горько. Пожалуйста.
Монах только вздохнул и указал женщине на изящную вывеску «Площадь Науки. Музей естественной истории Аальхарна. Дворец Науки».
— Ты могла предположить такое? Я не мог.
— Ты так говоришь, как будто это плохо, — покачала головой женщина. — Пойдем посмотрим?
Свернув за угол, они оказались на площади Науки, раскинувшейся перед изумительно массивными и столь же изумительно помпезными зданиями — видимо, аальхарнские архитекторы придерживались довольно безвкусной концепции «Попышнее и побогаче», щедро украшая здания колоннами, статуями и финтифлюшками по фронтону. К музею естественной истории уже стекался народ — в основном молодые академиты и, к удивлению монаха, дети, очень много детей в сопровождении женщин в черно-красных форменных платьях. Видимо, в Аальхарне ввели какой-нибудь закон о всеобщей грамотности, и учителя привели своих воспитанников на экскурсию.
— А сейчас все ходят в школу, — молодой человек в очках невероятных размеров и со стопкой книг в руках широко улыбался монаху: задумавшись, свою последнюю мысль тот произнес вслух. — Его величество даже сказал, что тот, кто не ходит в школу — государственный изменник. Ну да это он пошутил.
Монах тоже улыбнулся и обвел паренька кругом Заступника.
— Он прав. Учись хорошо, сын мой.
Когда довольный академит убежал в сторону музея, монах обернулся к своей спутнице и произнес:
— Хоть это меня радует.
Женщина скривила довольно выразительную гримаску.
— Ну наконец-то, — но гримаску на ее лице тотчас же сменило выражение невероятного удивления, и ока указала куда-то в сторону. — Господи, ты только посмотри на это…
Монах обернулся и увидел праздничную растяжку на стене Дворца Науки, изображавшую императора с линейкой для чертежей в руке. Набранная классическим шрифтом надпись гласила: «Наука. Родина. Вера». За императорским плечом можно было разглядеть столичную панораму.
— Глядя на все это, ты ожидала кого-то другого? — спросил монах, стараясь совладать с дрожью в голосе и жадно разглядывая портрет: император в простом темно-зеленом сюртуке и с единственным орденом на шее совершенно не выглядел коронованной особой — его истинное положение выдавал лишь тонкий золотой венец на светловолосой голове. Бледно-сиреневые глаза смотрели лукаво и немного грустно.
— Черт побери, — выругалась женщина по-русски. — Знаешь, ожидала и не ожидала.
Теперь казалось, что император смотрит прямо на них.
— Пойдем отсюда, — сказал монах и повлек свою спутницу за собой. Вскоре площадь осталась позади — они зашли в небольшой, но уютный и очень зеленый парк и сели на скамью. По раннему времени здесь почти никого не было — только молодая женщина гуляла с мальчиками-близнецами, которые упорно порывались отведать на вкус песок с дорожки. Откинувшись на спинку скамьи, монах молчал. Женщина подождала пару минут, а потом дотронулась до его руки:
— Отец… ну что ты? Что с тобой?
— Мне странно, Несса, — признался монах. — Мне очень странно. Так не должно быть. Еще вчера тут царило средневековье, и народ выплескивал дерьмо из горшков на улицы, а сегодня железная дорога, роскошные музеи, всеобщая грамотность и все без исключения моют руки.
— Чем же тебе это не нравится? — искренне удивилась Несса. Монах тяжело вздохнул.
— Наверно я стар и глуп, девочка моя, но я считаю, что все должно происходить постепенно. А государь император, судя по всему, просто взял и лишил Аальхарн его истории.
Несса пожала плечами.
— Я не знаю, отец. Может и лишил, — она посмотрела в сторону матери близняшек: теперь она с детьми увлеченно читала большую книгу с яркими картинками — наверняка сказки. — Но в прежние времена эта женщина вряд ли бы умела читать. И вряд ли бы гуляла в таком чудесном месте.
Монах вопросительно посмотрел на нее.
— А если она из благородных?
Несса усмехнулась.
— Не из благородных. Посмотри на ее нижнюю юбку, вон краешек торчит. Грубая ткань. И руки. Скорее всего, повариха или швея.
