– Скажи лучше честно, что страдаешь невоздержанностью и перепадами настроения.
– Неправда! В душе я поэт!
– Ага. И еще какой поэт! Достаточно вспомнить твой шедевр, посвященный дочке мэра:
Твои глаза – брильянты в два карата,—
Меня убили просто наповал.
– А что? Ей понравилось,– пожал плечами Хендрик.
– Конечно, понравилось. И не могло не понравиться, ведь в этот момент, скорее всего, ты нежно держал ее за гм… руку. Но потом ты ушел, бедная девушка остыла, пришла в себя, оделась и побежала в ювелирную лавку. Покупать тебе на память о ее глазах кольцо с двумя бриллиантами по два карата.
– Правда? Я и не знал. А что было дальше? – заинтересовался Хендрик.
– Что-что. Дальше была настоящая трагедия, и ты должен стыдиться своей безграмотности, друг мой. Ювелир выложил перед ней бриллианты, и бедняжка немедленно попыталась покончить с собой, задушившись золотым колье. К счастью, ювелир не позволил. Чтоб ты знал, племянничек, два карата – это глаза кузнечика, но никак не хорошенькой девушки. Маловаты они для человеческого лица, понятно?
– Ну откуда я…
– Конечно! Ты вообще не слишком образован.
– Зато остроумен!
– Привычка высмеивать все подряд еще не является признаком остроумия.
– Ты мне завидуешь, потому что я молод, обладаю красивым телом, а ловкостью и гибкостью значительно превосхожу тебя!
– Еще бы! У тебя были прекрасные возможности для тренировок! Столько раз убегать от рогатых мужей по крышам, прыгать из окон, протискиваться через дымоход или каминные трубы!
– Да! И эти умения помогли мне бежать!
– Эти умения? – саркастически прищурился Оскар.– В критический для твоей прекрасной шкурки момент бежать тебе помог я! И ты по гроб жизни должен быть мне благодарен за то, что я спас тебя от унизительной публичной порки и пожизненного заключения!
– Я благодарен! Спасибо, спасибо, спасибо…
Закончив отбивать шутовские поклоны, Хендрик надулся, и в воздухе повисла напряженная пауза. Первым ее нарушил Оскар, чувствующий, что слегка перегнул палку.
– Долго молчим. Кажется, еще один страж родился,– сказал он.
– У нас в монастыре говорили «еще один ангел»,– все еще обиженным голосом откликнулся Хендрик.
– Монахам виднее,– миролюбиво согласился Оскар, пиная задумавшуюся лошадь пятками, что никак не отразилось на ее скорости.
Оба приятеля ошибались.
На самом деле в эту секунду родился не очередной страж и даже не ангел, а самый обыкновенный черт.
Он вылупился в ячейке с инвентарным номером 666, что в принципе считалось хорошим предзнаменованием, но был невероятно мал и слаб. Горячий воздух инкубатора оказался непереносимым испытанием для новорожденного, и за какие-то недолгие полчаса чертенок успел умереть восемь раз. Посчитав заморыша нежизнеспособным, автоматика нацепила на его худую шейку опознавательный жетон, пометила правую ягодицу клеймом с рогатым профилем над аббревиатурой СС – «Собственность САМОГО» и выкинула на поверхность земли, согласно инструкции дав новорожденному последний, девятый шанс.
Некоторое время дрожащее тельце валялось в пыли под забором, видимое только кошками. Было раннее утро, и на горизонте не просматривалось ни одного объекта, подходящего для того, чтобы слиться с ним и на время получить кров и пищу. Когда забракованный чертенок уже потерял остатки надежды и еле дышал, совсем близко послышался стук копыт.
– Оп-па! Кажется, мы уже приехали.
– Ты думаешь, это трактир?
– А что еще может скрываться под вывеской «Дырявый бубен»? Тпру, Подлюка, спешиваемся. Мне нравится название, особенно отсутствующая буква «е», а тебе, Хендрик? Судя по тому, что стекла не выбиты, место из разряда приличных. Может, тут даже музыканты вечерами играют.
– Ага, на дырявых бубнах,– с подчеркнутым сарказмом отозвался Хендрик, сползая на землю.
Из последних сил чертенок увернулся от его сапог, сияющих новенькими серебряными подковками. Цепочка, на которой болтался жетон, поддетая носком сапога, хрустнула и слетела с субтильной шейки, моментально потеряв невидимость. Что-то учуявшая Подлюка тревожно заржала и начала пятиться.
– Ух ты! – по-детски обрадовался Хендрик, поднимая с земли блестящий металлический прямоугольник с выдавленными цифрами.– Какой кулончик!
– Тпру! – прикрикнул на лошадь Оскар.
С радостью черт обнаружил, что обувь этого человека не представляет никаких препятствий. На ней не то что подков – и подметок-то толковых не было. Ввинтившись под широкую штанину, черт ужом проскользнул по теплому телу человека и замер, прижавшись к его ребру. Оскар невольно охнул.
– Что? Что с тобой? – рассеянно спросил Хендрик, любуясь находкой.
– В боку кольнуло.
– А все почему? Давно пора есть,– назидательно сказал Хендрик, пряча жетон в карман.– Я уже устал повторять, что в твоем возрасте надо больше заботиться о себе. Не пренебрегать теплом и регулярным питанием.
– Бывший циркач никому не нужен,– тихо проворчал Оскар.– Пока ты женишься на богатой панночке и обеспечишь мне тепло с регулярным питанием, я два раза скончаться успею.
Мимоходом он ласково почесал за ухом черную кошку, сидящую на заборе, шерсть которой от этого прикосновения встала дыбом, и отцепил от седла мягкую сумку со сменой белья, комплектом метательных ножей, парфюмерной водой, туалетными принадлежностями и пачкой страховых бланков – их имуществом.
Отдельно, замотанная в шелковый шейный платок, покоилась ценность: рулон новомодного «клозет-папира», прихваченный Оскаром на память из гостиницы, где они с Хендриком целый месяц роскошно жили и столовались, расплатившись за свое пребывание колечком с продолговатым сапфиром, презентованным красавчику очередной возлюбленной.
Лошадь пришлось привязывать к забору самостоятельно, так как никто из прислуги не вышел с заднего двора, чтобы помочь. Перед дверью, правда, крутился угрюмый прыщавый паренек с метлой, но он демонстративно повернулся к посетителям задом и начал собирать на совок пылинки с таким тщанием, будто они были золотыми.
Первейшая заповедь путешественника гласит: не спеши. Семь раз загляни, один войди.
Оскар поднялся по ступенькам и осторожно приоткрыл дверь. Из щели вырвались на свободу клубы табачного дыма, аромат копченых свиных ног, вонь кислой капусты и звуки, больше всего похожие на то, что внутри тошнит какого-то крупного животного.
– Порядок,– удовлетворенно сказал Оскар, переступая порог и одобрительно осматриваясь.
Темные потолочные балки, проступающие в дымном тумане контуры колеса люстры и приятная для глаза матовость столов (которой можно добиться, если в течение нескольких лет их не мыть, а просто смахивать мусор) неопровержимо свидетельствовали: трактир самый что ни на есть классический. Попроси в таком месте фрикасе и получишь за непристойное предложение в глаз, зато градус напитков и накал человеческого общения превзойдут твои самые смелые ожидания.
