Фарон приподнял бровь.
— Да, я владею такими заклинаниями, — отозвался он. — Но какое это имеет отношение к…
— Мы вернемся на Дно Дьявольской Паутины — на этот раз во плоти, — заявила Квентл. — И с проводником, более заслуживающим доверия, чем Тзирик.
Вейлас содрогнулся.
— Демон? — переспросил он. Обычно молчаливый проводник увидел злой взгляд Квентл, словно вдруг осознал, что произнес это вслух, и поклонился. — Как прикажете, госпожа.
Фарон был более резок:
— Предположим, я вызову демона, но как мы можем надеяться помешать ему разодрать нас в клочья, не говоря уже о том, чтобы заставить его стать нашим проводником в некой небольшой прогулке в Абисс? Даже Архимагу Громфу не пришло бы в голову вызывать демона без золотого пентакля, чтобы заставить его повиноваться. Мы в глуши — в Наземных Королевствах, если ты не заметила. Где я, по-твоему, возьму магические компоненты для…
— Джеггред.
Фарон моргнул, пытаясь понять, верно ли он расслышал Квентл.
— Джеггред, — повторила она. — Мы используем его кровь. Ты сможешь изобразить магическую пентаграмму ею.
— А… — Фарон выругался про себя, понимая, что Квентл, к несчастью, права. Кровь дреглота действительно могла подчинить демона, но только одного — того, который помог Верховной Матери Бэнр произвести на свет сына-полудемона. Того, который был отцом Джеггреда.
У Фарона не было никакого желания встречаться с ним, ни во плоти, ни в другом обличье, но он понимал, что выбора у него нет. Нет, если он хочет продолжать свою тонкую игру, изображая видимую преданность Ллос, необходимую, если он намерен оставаться Мастером Магика. Точно так же, как Вейлас, Фарон почтительно поклонился.
— Как прикажете, госпожа, — произнес он, но вложил достаточно сарказма в последнее слово, напоминая ей, что ее титул — ничто для него. Там, в Мензоберранзане, она, может, и настоятельница Арак-Тинилита, но он — вовсе не один из трепещущих перед нею новичков. Он махнул рукой туда, куда ранее указывал Вейлас. — Может, займемся заклинаниями под землей? Я предпочел бы убраться подальше от этого проклятого солнца.
Когда Вейлас и Квентл двинулись прочь, Фарон сделал вид, что следует за ними. Он замешкался, поднял небольшой прутик и собрал с тропы клочья паутины. Пусть Ллос умолкла, но клейкие сети, сплетенные ее детьми, по-прежнему оставались полезными: паутина являлась компонентом множества заклинаний. Пряча облепленный паутиной прутик в карман, он заторопился за остальными.
Халисстра стояла на вершине утеса, озирая лес. Укрытые снежным покрывалом деревья тянулись во все стороны, сколько хватало глаз, то тут, то там среди них виднелась впадина озера невероятно яркой синевы или дорога, аккуратная и прямая, точно пробор в волосах. Впервые Халисстра поняла, что означает слово «горизонт». Это была та самая далекая линия, где темная зелень леса встречалась с режущей глаза, испещренной белыми прожилками синевой неба.
Стоящего рядом Рилда передернуло.
— Не нравится мне тут, наверху, — признался он, прикрывая глаза рукой. — Чувствуешь себя… беззащитным.
Халисстра мельком заметила струйку пота, стекающую по эбеново-черному виску Рилда, и тоже вздрогнула, когда холодный зимний ветер ударил ей в лицо. Подъем был долгам, опасным, несмотря на то, что с одной стороны утеса они отыскали вырубленные в скале, стершиеся от времени ступени. Она не могла объяснить, что заставило ее притащить сюда, наверх, Рилда, как не могла объяснить, почему у нее нет тех мрачных предчувствий, что испытывает Мастер Оружия. И все же, несмотря на эти страхи, Рилд — такой же высокий, как сама Халисстра, хотя и мужчина, — был воином во всех отношениях. За спиной у него висел большой меч; он носил кирасу с бронзовым нагрудником работы дворфов; его худощавые мускулистые руки защищали тяжелые стальные нарукавники, соединенные на локтях шарнирами. Короткий меч для ближнего боя висел в ножнах на бедре. Волосы его были коротко обстрижены, чтобы в бою враги не смогли вцепиться в них. От них остался лишь короткий ежик — такой же белый, как и длинные, до плеч, волосы самой Халисстры.
— В Чед Насаде ненадолго останавливался один обитатель поверхности — маг-человек, — сказала Халисстра. Безбрежность неба над головой заставляла ее говорить тише; было такое ощущение, будто боги затаились среди облаков и наблюдают за ними. — Он говорил, что в нашем городе у него такое чувство, будто он живет в комнате с ужасно низким потолком, что он все время ощущает свод пещеры у себя над головой. Я смеялась над ним: как можно чувствовать себя взаперти в таком просторном городе — городе, подвешенном на тонких нитях известняковой паутины? Но теперь мне кажется, что я понимаю, что он имел в виду. — Она указала на небо. — От всего этого ощущение такой… открытости.
— Ты увидела достаточно? — хмыкнув, поинтересовался Рилд. — Мы же не собираемся отыскивать здесь вход в Подземье. Давай спускаться обратно, подальше от этого ветра.
Халисстра кивнула. Ветер пробирался под кольчугу, несмотря на толстую рубаху, укрывающую тело от шеи до коленей и от плеч до локтей. Серебряный нагрудник, прикрепленный к кольчуге, украшало изображение меча острием вверх на фоне полной луны в ореоле серебристых нитей. Это был священный символ Эйлистри, богини наземных дроу. Рубаха иод металлом все еще пахла кровью — кровью жрицы, убитой Халисстрой. Запах неотступно следовал за кольчугой, подобно прилипчивому привидению, хотя кровь была пролита несколько дней назад.
После того как у Халисстры отняли ее собственное оружие и доспехи, она забрала у Сейилл не только кольчугу, но и щит, и остальное, включая тонкий длинный меч с полым эфесом и отверстиями по всей длине, — такую рукоять можно было поднести к губам и играть на ней, как на флейте. Красивое оружие, но оно ничуть не помогло Сейилл: она умерла, не успев даже обнажить его. Сейилл, убаюканную притворным интересом Халисстры к ее богине, внезапное нападение жрицы дроу застало врасплох. И несмотря на такое вероломство, Сейилл сказала ей, что все еще не теряет надежды на нее. Сказала с такой уверенностью, словно даже в эти последние, предсмертные мгновения ждала, что Халисстра спасет ее.
Она была дурой. И все-таки Халисстра никак не могла выкинуть из сознания слова умирающей жрицы, как не могла отделаться от запаха крови, исходящего от чужой рубахи.
Может, таково и есть чувство вины: долгое, неистребимое зловоние?
Злясь на собственную слабость, Халисстра гнала эту мысль из головы. Сейилл заслужила свою смерть. Жрица была настолько глупа, что поверила тому, кто не принадлежал к ее вере, и даже еще глупее — она поверила дроу.
