Его жеребец Хуннул спокойно ожидал хозяина в окружавших его со всех сторон сумерках подступавшей ночи. Когда Валориан вошел в заросли, он тихо заржал, приветствуя своего господина. Валориан потрепал лошадь по могучему черному плечу. Охотник горько усмехнулся:
— После всех наших трудов, Хуннул, нам придется расстаться с нашей добычей и отдать ее нескольким солдатам Тарниша.
Огромный конь наклонил голову. Его темные влажные глаза смотрели на хозяина, переполненные необычайным разумом и любовью.
— Наверное, я сумасшедший, — прошептал Валориан, — но они пришли из долин Рамсарина! Я уже много дней пытаюсь что-нибудь разузнать об этой земле.
Резкими движениями охотник спрятал свой лук и короткий меч в мешок, оставив только привязанный к поясу охотничий нож. Затем он взобрался в седло, положив оленя перед собой, и сделал несколько глубоких вдохов, чтобы справиться со слабой дрожью в холодных руках.
— Поехали! Нам надо покормить солдат Тарниша.
Жеребец послушно покинул свое укрытие и начал осторожно спускаться, прокладывая себе путь по усеянному камнями склону. Сумерки уже опустились на долину, сопровождаемые моросящим дождем и туманом, и это помогло Валориану добраться незамеченным почти до самого лагеря воинов, пока один из них не заметил его и не приказал остановиться.
Остальные смотрели на всадника в полнейшем недоумении. Валориан тотчас же отметил про себя, что, несмотря на покрывавшую их грязь и неопрятный вид, они по-прежнему являли собой образец военной дисциплины, принятый в XII Легионе. В мгновение ока пятеро мужчин выхватили мечи и заняли круговую оборону, их лица были угрюмы, а оружие готово к бою.
— Доброй встречи! — как можно более непринужденно поприветствовал их Валориан.
Он постарался сгорбиться, чтобы казаться более безобидным, и натянул поводья. Хуннул замер как вкопанный у начала лощины.
Пятеро солдат не сделали ни единого движения, продолжая в упор смотреть на него.
— Назови себя, — приказал один из них. Вместо ответа Валориан отвязал от седла оленя и кинул его на землю перед солдатами. Он дал пятерым изголодавшимся мужчинам вдоволь насладиться зрелищем еды, пока он сам неторопливо спускался с коня. Но солдаты по-прежнему не меняли принятого ими положения.
— Меня зовут Валориан, — сообщил он им и распахнул перед ними свой плащ, показывая, что не вооружен.
Солдат, стоявший перед ним, внимательно рассматривал его отделанный железом кожаный шлем, длинный шерстяной плащ, куртку из меха овцы, сильно потрепанную тунику и рейтузы. Он не стал затруднять себя более подробным обыском этого мужчины, чье длинное изможденное лицо, несмотря на долгие дни голодных мучений, не утратило следов привлекательности, а в глубоко посаженных глазах светился ум.
— Абориген, — облегченно проговорил один из воинов. Все остальные заметно расслабились.
Валориан уловил некоторое раздражение и презрение в их отношении к нему и попытался улыбнуться. Но улыбка вышла вялой. Он прекрасно знал, что в империи Тарниша и в Чадаре считали таких, как он, людьми второго сорта. Племена Фиррала рассматривались как рабские, слабые и тупые, короче, не имели значения. Единственное, что они могли делать, и это спасало их от окончательного порабощения и работы на императорских галерах или соляных копях, так это разводить и выращивать лошадей. Валориан понял природу отношения к нему солдат, но это совершенно не значило, что он готов был удовлетвориться подобным к себе отношением. То, что его заботило на самом деле, было то, что в немалой мере в основе их отношений к племенам была и изрядная доля истины.
Нарушивший молчание тарниш вышел из круга и направил острие меча прямо в грудь Валориана.
Охотник не пошевелился и стоял неподвижно, когда меч, приблизившись, замер, почти касаясь его ребер. Он заставил себя расширить глаза, словно его парализовало от ужаса, и широко раскрыл рот.
Солдат подозрительно рассматривал с головы до пят охотника. Это был крупный мужчина, почти такой же высокий, как и Валориан, его сила и жестокость выковались в многочисленных сражениях. Его грубое неровное лицо было гладко выбрито, а его одежда и оружие, хотя и были заметно потрепаны в долгих странствиях, все же были аккуратно ухожены. По знакам отличия на плече воина Валориан смог определить, что он был центурионом, которому обычно подчинялось от восьми до десяти человек внутри легиона. Сжав зубы, Валориан попытался изобразить восторг и склонил голову в знак глубокого уважения.
— Генерал, у меня есть олень, которым я хотел бы поделиться с вами.
— Я тебе не генерал, ты, гнусная тупая собака! — заорал в ответ солдат. Но острие его меча все же убралось от груди Валориана.
— Поделиться, ишь ты! — ехидно заметил невысокий коротышка с кривыми ногами. — Убей ты его! Нам только больше достанется.
Центурион внимательно посмотрел на охотника, ожидая увидеть его реакцию.
Валориан вздрогнул, его глаза по-прежнему смотрели в землю.
— Вы, конечно, можете убить меня, но кто тогда разведет для вас костер и поджарит мясо?
— Отличная мысль, — заметил черноволосый тарниш. — Нам что-то пока не очень везет с костром.
Кольцо солдат начало распадаться на глазах, теперь они столпились вокруг оленя, пожирая его голодными глазами.
— Пусть он поджарит нам оленя, центурион. Мы можем убить его потом, предложил кривоногий.
Их предводитель издал раздраженный возглас и засунул меч в ножны:
— Довольно! XII Легион никогда не марает свою честь грязными поступками! Охотник, ты можешь присоединиться к нам, и твой олень, разумеется, тоже.
Всего лишь на долю секунды Валориан позволил себе поднять глаза и посмотреть в лицо центуриона. Он ненавидел тарнишей со всей остротой, которой его научили прожитые тридцать пять лет жизни. Здравый смысл подсказывал ему, что надо было отвести взгляд и продолжать разыгрывать безобидного слабого охотника, но на одно-единственное мгновение гордость взяла верх над здравым смыслом. Он позволил центуриону заметить его тяжелую ненависть. Но, когда он увидел, как недобро начали сужаться глаза воина, он вспомнил о цели своего поступка и, подавив в себе гордость, отвел глаза в сторону. Его челюсти с лязгом сомкнулись, он повернулся, пока еще не был разрушен созданный им образ безвредного аборигена, и неспешно направился к лошади, чтобы отвязать притороченные к седлу сумки.
Центурион застыл неподвижно, словно погруженный в какие-то глубокие раздумья, лицо его было перекошено. Наконец он сделал знак своим людям:
— Если вы собираетесь есть сегодня, то помогите ему.
