Вот только Тим, как его увидел, так посерел и за сердце ухватился. Почему он Томми испугался? Ничего ведь страшного: человек и человек. Рыжий, правда, так что у нас, рыжих мало? А потом Тим присел и сразу же повалился на землю. Я подбежал, пытаюсь поднять его, а тут голос сзади: «Что здесь происходит?»
Оказывается, папа как раз тоже на конюшню собрался. Я ему честно сказал, что мы с Томми пришли на лошадей посмотреть и что Тим упал.
Да только Томми исчез уже.
Из телеграммы Артуру Г.:
«Дорогой друг! Едва получив Ваше сообщение, я тот час же собрался в дорогу. Ждите меня к пятнице. Мальчика пока что лучше держать в отдельной комнате, а окна обрызгивать святой водой.
Ваш Абрахам В.Х.
P.S.: И, заклинаю Вас, обязательно повесьте над дверью крест!»
Из дневника Артура Г.:
«Не могу поверить, однако, похоже, безжалостная судьба вновь нанесла удар, откуда не ждали. Я не чувствовал такого отчаяния с тех пор, как вместе с добрым другом Абрахамом спасал Люси, полагая, что всякие усилия окажутся тщетны — особенно после того, что рассказал профессор. Тогда, слава господу, все обошлось без топора и осинового кола, но страх тех дней не отпускает нас и поныне, хотя профессор и уверяет меня, что чудовище мертво. Джонатан, полагаю, потому и переехал в Новую Англию, чтобы найти успокоение, которое ни он, ни Мина не могли отыскать на Острове.
И вот теперь — новая напасть! Я не склонен паниковать, но поведение Питера совершенно необъяснимо. И ладно бы только необъяснимо: ведь и безо всяких темных сил человек бывает порой охвачен помутнением, что минует так же внезапно, как и приходит. Вот только картина, что предстала перед моим взором на конюшне, не может быть истолкована иначе, чем: беда пришла в наш дом снова…
Питер сейчас находится в своей комнате. Вот уже третий день мы стараемся не выпускать его на улицу и не оставлять без присмотра, но вот только вчера Люси обнаружила его в восточном крыле дома, в то время, как Арчи клянется, что не спускал глаз с двери детской. Мне действительно не по себе от всего, что происходит с сыном, и даже страшно подумать о причинах происходящего. Неужели прошлое никогда не отпустит нас?
На улице слышен шум: похоже, по аллее движется двуколка. Да, это приехал Абрахам, мне хорошо видно, как он спускается на землю и, придерживая чемоданчик, движется ко входу в дом. Похоже, что он успел как раз вовремя!»
Профессор мне не понравился. Так бывает часто: видишь человека, и сразу ясно, добрый он или нет. Так вот, профессор — нисколечко не добрый. И на доктора Флэгри он не похож. Худой, невысокого роста. И глаза… Смотрит на всех, Как на жаб. Он только вошел, а я уже понял, что ничего хорошего не будет.
Он внимательно осмотрел комнату, потом меня, велел задрать голову и долго вглядывался в мою шею. Потом велел снять одежду и заставлял вертеться вправо-влево, чуть дотрагиваясь до плеча и спины. Пальцы у него шершавые и сухие, как змеиная кожа. Мне показалось, что осмотром он остался недоволен.
Потом он начал расспрашивать о всяком-разном. Есть ли у меня друзья, хорошо ли я сплю, все такое. Потом спросил о Томми. Но тут я молчал, ни слова ему не сказал. Томми мне друг, а этому профессору я нисколько не верил. Ведь нельзя предавать друзей, правда?
Профессор попросил меня выпить какой-то жидкости из фляги, которую он привез с собой. Это оказалась простая вода, и я спросил, зачем мне было ее пить. Но он не ответил и только нахмурился.
Наконец он вышел, и тотчас же появился Томми. Я ему сказал, что профессор мне не нравится, а Томми согласился. Я сказал, что хорошо было бы узнать, что профессор говорит маме и папе — он ведь наверняка сейчас отправился к ним!
Томми взял меня за руку, и я услышал приглушенный разговор. Голоса были знакомыми, и я понял, что это говорят мои мама и папа. Был еще и третий голос: наверное, профессора. Звучал он так, будто камешки о камешки терлись. Профессор говорил, что «никаких признаков известных проявлений» он не заметил и что «отклонений в телесной и сверхфизической природе не отмечено». Мне стало смешно от таких слов, и я захихикал. Томми сразу отпустил мою руку, и голоса стихли. Он посмотрел на меня исподлобья, серьезный как всегда, и сказал негромко, что ничего смешного здесь нету. Что он, Томми, чувствует опасность, но что он поможет мне, чего бы это ему ни стоило. Не знаю, что он имел в виду. То есть тогда не знал.
Потом мы немножко поиграли в солдатиков. Томми рассказал мне о битве с саксами, которая произошла давным-давно, после того, как римляне ушли. Я знаю о саксах, потому что мама мне как-то читала о короле Артуре и Мерлине. Я так и сказал Томми, а он усмехнулся и сказал, что ему даже немного жаль, что никакого Круглого Стола не было на самом деле. Что, дескать, быть может, тогда и все остальное пошло бы по-другому. Я так до сих пор и не понял, что он имел в виду.
А потом он сказал, что скоро вернется, и пропал. А ко мне пришли папа с мамой. Мама обняла меня, а папа стоял и смотрел. И вид у него был очень печальный и растерянный. Я спросил, где профессор, и мама ответила, что он ушел расспросить слуг: не видели ли те чего-то необычного.
Потом мама пожелала мне спокойной ночи, дождалась, пока я улягусь в кровать, и вышла вместе с папой.
А я долгое время лежал в темноте и не мог заснуть. Ставни были заперты, но сквозь дырочку в них пробивался свет луны и ложился на стену овальным пятнышком. Словно чье-то лицо. Мне даже показалось, что оно, это лицо, подмигивает мне и строит рожицы. Я рассмеялся и проснулся. Оказывается, я заснул и мне все это приснилось. И тут за дверью я услышал тихие шаги. Они приблизились от лестницы, помедлили перед дверью, словно кто-то не мог решиться, входить ему или нет. Я испугался отчего-то, но шаги раздались снова — на этот раз стихая. Потом заскрипела лестница, и установилась тишина.
Как я заснул в ту ночь — я не помню.
Из записок профессора Абрахама В.Х.:
«..но не все так просто. Боюсь, что, несмотря на перенесенные ранее страдания, пора волнений для Люси и Артура еще не закончилась. Хотя, видит бог, не мне хотелось бы стать тем человеком, кто им такое сообщит, — все же они вдоволь натерпелись в ту пору, вспоминать о которой так тяжело каждому из нас и поныне. Даже Джонатан, смелый Джонатан, что готов был, казалось, прыгнуть в пасть к самому дьяволу, не выдержал в конце концов и уехал в Новую Англию — как понимаю, подальше от треволнений и воспоминаний. И лишь я, похоже, стою нынче на пути у всей потусторонней мерзости, что еще таится в темных уголках нашего мира.
