Не знаю, можно ли здесь жить, если и можно — я не хочу. Самоубийство – смертный грех, но грех ли, если нет никакого Мира Воздаяния, а есть только этот: железный, громыхающий, ядовитый, но заселенный людьми, среди которых слишком многие оказываются друзьями; они вовсе не похожи на благородных, но, кажется, куда лучше наших владетелей помнят о том, что такое честь, долг, гостеприимство.
После шайки наглых скотов, которых хватает и у нас, мне попадались — словно судьба решила расплатиться — только неожиданные, нежданные друзья. Один помог мне выбраться из того сада, другой привез сюда, здесь странные обитатели тюремных подвалов лечили меня. По-своему, заставляя глотать яркие шарики с приторно-сладким вкусом, а тот, что я разжевал, оказался внутри горьким. Как облатки наших лекарей, другая форма, та же суть. Здесь, если перестать обращать внимание на различия, очень многое по сути — то же. Люди. Жизнь. Странные игры, в которых я, кажется, оказался то ли заложником, то ли призом. Но — отчего мне тепло, странно тепло изнутри? От очередной пилюли в зеленой облатке, или оттого, что я увидел многих людей, желающих мне — чужаку, должно быть, не менее уродливому на вид, чем они для меня, лишенному и шпаги, и монеты — помочь…
Парень, это одевают, а ты что подумал? Одевают-надевают-задевают, на себя напяливают, короче. Не, если тебе в твоем не жарко, сиди. С твоими этими фуфлонами на рукавах тут самое оно. Паутину с углов смахивать. Твою родню налево через дыру в заборе! Прости, парень. Ты как поп прямо. Не буду больше про родню. На, приложи, быстрее пройдет. Копьемашец, семечки в рассоле!.. Про семечки ничего? Принес попить, называется. Пьют это. Сам ты ядовитый. Траванутый, точнее. Пей, что дают. Мы пьем. Дай отхлебну. Видишь, параноид? Не носи я обливку… теперь мне ясно, чего тебя мэр ищет. Где второго такого клоуна найдешь. Во синяк-то будет. В рекорды года впору. Хорошо бьешь, только повод глупый. У нас так не принято. А в чужой подвал со своим фонарем не суйся. Дороже выйдет. Давай-ка я тебе одну штуку покажу, ты такой точно не видел в своей некультурной глуши. Да, некоторые знают. Но ведь вход даром, выход под кумаром. В смысле, не войдешь ты там, в Невер-парке. Там только выход. А вход в Джем-тауне. На юге, в предгорьях. Очень там чужих не любят. И попадешь ты не к себе, а в такое… да хоть весь пластырями обклейся, такого не выдумаешь. Полный компот и пятиногие семи…хвосты. Как-как. Представь себе призму… Ох, семечки в рассоле! Пирамиду. Трехгранную. Вот так вот грани. А вот так вот кольцо пропущено. Вот по кольцу — либо в одну сторону, либо в другую. Притом пропускает не всех. Очень не всех.
Скажем прямо, тут скрывать нечего — наших не пропускает. Джемовских тоже. Только предметы. Ты лучше расскажи, ты зачем сюда…
Пирамида и кольцо, кольцо и пирамида. От моих родных предгорий открыта дорога лишь сюда, а от того места, где у нас расположена Кертора — в мир… уж не тот ли, что у нас зовут Миром Вознаграждения? Здесь-то поголовно почти что ноэллианцы. Воздаяние и вознаграждение по их вере происходит за гранью материальных миров. Истинная Церковь Собраны оказалась в меньшинстве, это забавно. Если я доберусь до того города, если я пройду от предгорий до предгорий, то выйду назад в Керторе. Это надежда, пусть крохотная, но лучше, чем обреченность навсегда остаться здесь.
Это был Банни, он больше не будет с вопросами лезть. Мозг греть тоже не будет. Я — Косой. Это заметно. Для тебя буду К.
А ты серьезный. Интересных у вас ребят делают. Нет, ты не первый. Рассказать? Посмотрим. Отсюда выдачи нет. Закон. Это — такая броня. Из чего, я тебе не объясню. Лишняя есть, примеришь — проверишь.
Домой? Найдешь здесь таких, что проводят до Джема — иди, не держу. Банни тебе объяснил, почем дорожка. Здесь тебе, конечно, скучно покажется. Но как хочешь, нам серьезные нужны. Привыкнешь, обживешься. На нет и чата нет. Только не торопись. За спасение с тебя причитается. Должок за тобой. Научишь пятерых моих кое-чему. У нас здесь с железом мало кто управляется. А в каналах — удобнее. Потом — иди. Если не передумаешь.
Я не уйду, не узнав, кто был первым, явившимся сюда до меня, и что с ним сталось. Почему здесь знают и умеют настолько больше. Как они, лишенные чудес, находят дорогу и определяют время, как спасаются от болезней и почему говорят с нами на одном языке, пусть в их наречии куда больше слов — больше по числу вещей, таких полезных и удобных. И пока не узнаю, возможно ли научиться всему этому, не отравив землю, воду и воздух. Если же невозможно — я хочу знать, как они сумели остаться людьми.
