– Да нет же! Снова вы плетью косу правите. Ни в коем случае нельзя нам направо. Там действительно Смерть. Настоящая. Кто ходил налево – о тех ничего не известно. А кто направо – тех потом встречали. Только не их самих, а призраков. Понимаете? Налево – забвение, направо – Смерть.
– Чего ж тут не понять.
– Ну вот. Поэтому нам прямо – вниз, в долину. Там обычно топко, но сейчас пройти можно. Вам повезло: приди вы к нам весной или в начале лета, никто не вызвался бы вести вас к Фафниру. Опасно, можно сгинуть без следа.
– Хорошо, хорошо. Кончай тарахтеть. Ясно, что на твоем камне написано: «Прямо пойдешь – Фафнира найдешь». Так?
– Так.
Зигфрид через силу кивнул. Он вспомнил, что гласили руны: «Прямо пойдешь – могилу дурака найдешь.»
* * *
До самого логова дракона мы почти не разговаривали. Здесь королевич показал себя хорошим ходоком – мы почти сбежали с горы, причем ему даже удалось вырваться вперед.
Потом мы пересекли топи. Действительно, коварные. Тропа потерялась, но Зигфрид безошибочно чуял куда нужно ступать. Мои щиколотки остались сухими.
Стало ясно, что малец здесь бывал и раньше. Когда я спросил его прямо, он неохотно ответил, что да, бывал. Вместе с отцом. Но тогда он был совсем еще ребенок, а потому к Фафниру его не пустили. Сегодня он впервые повстречается с мудрым змеем, задаст ему вопросы и утолит свою жажду истины.
«Как и вы, король Конан», – гордо добавил Зигфрид. Гордость королевича была вполне объяснима: факт совместного путешествия к дракону как бы ставил его вровень со мной.
Да уж, будут тебе вопросы. Если там, в логове, вообще кто-то есть, этот кто-то едва ли рад своей незавидной доле – утолять отроческую «жажду истины». Варвары не отягощены пустым чадолюбием, а потому легко представить, что папаша твой Зигмунд загодя сговорился с Фафниром. Продал ему твою душу, а когда я подвернулся – решил воспользоваться удобным случаем и заплатить Фафниру по договоренности, да еще с походом в виде сытного киммерийца.
Как дневной свет ясно – не станет дракон, порождение Ангра-Манью, прохлаждаться в логовище без своего интереса. А какие интересы у порождений Ангра-Манью мы знаем… Да только не на того напали!
За топями снова началась чаща. Поганая, заваленная буреломом и очень сырая. Тропа задралась вверх, петляя между каменьями вдоль ручья, и наконец вывела нас из леса под открытое небо.
Мы остановились на краю просторной поляны. В ста шагах перед нами темнела широкая скальная стена. Задрав голову, я убедился, что ее верхний край теряется в сгустившихся тучах.
Удивительно – с вершины хребта, глядя через долину, я не видел ничего, похожего на этого каменного исполина. Я приободрился: место, значит, колдовское. Не жаль будет потраченного времени.
У подножия скалы, примерно в футе над поляной, краснела обильно сдобренная ржавчиной железная дверь – огромная, добротная. Ни петель, ни запоров и замков я не приметил.
«Как величают ваш меч?»
Зигфрид говорил тихо-тихо. Видать, боялся дракона. Боялся, несмотря на то, что находился под моей защитой. Да он сам не верил, что получит ответы на свои вопросы! Не верил, небось, даже в то, что ему вообще представится возможность эти вопросы задать!
«Чего?»
«Имя. У вашего меча есть имя?»
«Зачем?»
«Надо же как-то к нему обращаться!»
«А надо?»
Тут я вспомнил, что у этих варваров такой обычай: молиться своему оружию. Воистину нет ничего безбожнее – поклоняться железу, которое всечасно оскверняется нечистой кровью. Но это гиблое дело: разубеждать людей в заблуждениях, унаследованных ими от дедовских пращуров.
«Надо, – тем временем ответил Зигфрид. – Имя моего меча, например, Грам.»
Мне не оставалось ничего другого как припомнить первое подходящее местное слово.
«А моего – Ридиль.»
«Что же вы сразу не сказали?»
«Не люблю такие вещи попусту выбалтывать. Но коль уж ты имя своего назвал, то и я называю.»
«Хорошо. Подайте, пожалуйста, Ридиль сюда. Мне нужно с ним поговорить.»
Предельная серьезность королевича к глумлению не располагала. Я размотал сафьян и протянул Зигфриду свой меч, который – да-да! – отныне зовут Ридилем.
Зигфрид аж крякнул. Ясно, к таким игрушкам королевич не привык. Его собственный меч едва ли превосходил весом и длиною мой кинжал.
Кое-как взгромоздив Ридиль на плечо, Зигфрид отошел в сторонку, под древний ясень. Там он воткнул оба меча – и мой, и свой – в землю. Хотел я попенять ему на недостойное обращение с волосяной заточкой моего любимца, да промолчал. Когда я за собой прислеживаю, могу быть терпимым.
Королевич опустился на колено, молитвенно сложил руки и принялся бормотать. Пытался, небось, их на разговор вызвать – наши мечи. Умора!
Пора было и мне о деле подумать. Я достал из мешка шангарское ожерелье из черных коробочек убой-мака и ладанку с засушенным пальцем аграпурского колдуна Иовамбе. Ладанку вместе с ожерельем я надел на шею, а на указательный палец – перстень Эфирного Паука.
Подумал немного – и забросил мешок обратно за спину. Мало ли что? Конечно, без поклажи за спиной с драконом толковать сподручнее, но о вездесущем ворье забывать нельзя. Безлюдье здешних мест не должно усыплять мою бдительность. Воруют ведь не только люди. Многие духи, оборотни, те же виверны, в конце концов…
Зигфрид продолжал свои беседы с Грамом и Ридилем. Мечи, однако, не отвечали ему ни звоном, ни даже самым тихим писком. Ха, а он на что надеялся?
А вот меня услышат – потому что я знаю, к кому и как обратиться. Я повернулся лицом на восток и прочел из «Михр-яшт» слова, которые некогда приносили мне победу над целыми странами:
Мы почитаем Митру…
Он битву начинает,
Выстаивая в битве,
Выстаивая в битве,
Ломает войска строй;
И все края волнуются
На бой идущих войск,
Трепещет середина
У войска кровожадного;
Несет им властный ужас,
Несет им властный страх,
Он прочь башки швыряет,
Людей, неверных слову…
Когда я закончил свои приготовления, Зигфрид все еще стоял на коленях под ясенем. Я подошел к нему.
– До утра бормотать собрался?
Зигфрид вроде как не слышал.
Без лишних слов я схватился за рукоять своего меча и вознамерился вырвать его из земли. Хватит, отроче, наговорился.
Как бы не так. Ридиль сидел в земле так прочно, будто пустил корни. Или, как сказал бы старый гнусный Иовамбе, застрял в зубах у Нергала.
Я присел на корточки, подставил плечо под крестовину меча и попытался распрямиться. Я надеялся вызволить свое оружие хоть так.
Не помогло и это.
Зигфрид, на виду у которого я в угрюмом молчании предпринимал эти унизительные попытки, наконец проснулся:
