Одно время автор хотел продать квартиру, но потом понял — денег всё равно не хватит. О том, что роман хорош, знал и приятель-издатель и, знал он, но книга была очень уж несвоевременна. Он и сам понимал. Пять предыдущих книг разошлись в момент, а эта… она была иная, не похожая на то, что он написал ранее. Иногда ему казалось, что персонажи живут и действуют сами по себе, без вмешательства извне, т. е. — его. Это казалось странным подозрительным и поразительным. Консультации с психологами и психиатрами ровным счётом ничего не прояснили. Три разных и независимых специалиста вынесли одинаковый вердикт: — "психическое состояние вашего организма в пределах нормального, а ваши видения вызваны усталостью. Отдохните в Анталии, или Крыму, на крайняк — сходите в поход; смените обстановку и всё пройдёт".
Книга съела всё естество, не оставив ни мыслей ни чувств. В душе поселилось безразличие ко всему и бесчувствие. Жизнь казалась пресной скучной и ненужной и катилась безразличным медленным катком асфальтоукладчика в пропасть. Не помогали и встряски. Несколько раз его забирала милиция за выяснения отношений в нетрезвом виде в общественных местах, попросту — забегаловках. Его отпускали не найдя вины, но штрафы всё равно приходилось платить — за драку, за сломанную мебель и разбитую посуду. Прав или не прав — никому нет дела. Драка есть нарушение общественного порядка.
Обыкновенная двухкомнатная квартира в хорошем районе города, неплохо и со вкусом обставленная — это было всё недвижимое имущество. Одна комната — прокуренный насквозь рабочий кабинет, вторая — зелёная гостиная с бутафорским камином, красным ковром на полу, пара кресел, журнальный столик и тяжёлые шторы. На стене пара картин местных художников, купленные на рынке по пьяне и скрещенные — сабля, времён гражданской войны и спортивная рапира. Именно они чаще всего привлекали внимание редких посетителей и посетительниц. Один раз в неделю приходила соседка и наводила порядок в его жилье за шесть евро. Иногда — готовила пищу за отдельную плату, если у него не было на это времени. Но это случалось редко — обычно пищу, он готовил сам. Родителей своих он не помнил и не знал. В детдоме ему сообщили, что они погибли от взрыва газа.
Жена ушла, спустя три месяца совместной жизни, оставив полную жёлчи записку: "Иван, я не хочу жить с неудачником. Ты козёл". Он тогда расхохотался и запил на неделю. Для "истории", записку обрамил в стекло и разместил под саблей, рядом с вовсе непонятной и глупой, как считали гости надписью: "водоворот спасёт". Над ним и подтрунивали гости за "водоворот и козла", но он лишь улыбался и шутил, что это — нетленные произведения искусства. Когда пошли в печать первые книги, бывшая жена позвонила и предложила встретиться. Иван расхохотался и процитировал её записку. На том всё и закончилось. Вернее сказать — началось.
Роман не давал покоя и забирал много времени. В некоторые дни он нарезал круги по квартире и забывал бриться. Горничная, приходя убирать квартиру, ворчала на прокуренные стены и беспорядок, а ещё больше — внешний вид цивилизованного бомжа. Приходилось доплачивать. В такие дни он заваривал кофе своей уборщице и угощал её вкусненьким. Она хоть и ворчала, но была довольна, что сидит и пьёт кофе за одним столом с писателем.
Включая компьютер, он чувствовал "их" присутствие, словно не он создал их, а персонажи вырвались из тесных строк романа и кричат наперебой и требуют и требуют чего-то. Особенно этот противный рыжий, по имени Томас. Иногда Ивану казалось, что они настоящие, а у него самого "сорвало крышу". Он каждый раз перечитывал, делая небольшие правки, но последняя глава и эпилог не удавались.
На прошлой неделе, один из книгоиздателей — Евдокимов — приятель, в своём кабинете налил коньяку, покачал головой и заметил: — Твой роман обалденный, я оставлю у себя копию. Как ты и просил Иван, я оформил все необходимые бумаги авторства на твоё имя, но сейчас роман не "пойдёт". Он сложен для восприятия. Нужно подождать, полгода, может год, и я издам его большим тиражом, но не сейчас. Аванс я положил на твой счёт. Если ты сделаешь упрощённый вариант, тогда может быть получиться. Если я издам твою книгу в том виде, в котором она есть, меня засмеют все ведущие издатели с читателями в придачу. А бизнес — есть бизнес. — В ответ автор грустно покачал головой: — Я не буду ничего менять Кирилл, роман и так не закончен, а закончить — не могу. "Они" сожрали меня с потрохами, мои персонажи и эти долбанные чёрные дыры. Прощай, я пойду домой. По дороге, почему-то вспомнилось ненаписанное.
Одиночество — мокрые лужи в асфальте,
Одиночество — мир без просветов ума.
Одиночество — боль от безумья к безумью
Одиночество — всё, что не сходит с ума.
Иногда ему казалось, что медленно и неотвратимо сходит с ума. Как сказал известный психиатр: Они — всегда рядом — безумие и гениальность. "Нет, нет, я самый обыкновенный человек", — размышлял Иван. "И ничем особенным не отличаюсь от других, а пропасть сознания и познания находится где-то рядом за приграничной полосой и границей мечты, утопающей и нищенствующей в реальном и виртуальном "т. е. — придуманном не нами мире, а впрочем, может, — придуманном нами из осколков мечты Создателя. Кто знает, для чего и почему создан этот мир, полыхающий просветляющей чистотой бытия и безбрежностью радиомолчания умирающих галактик и сверхновых, озаряющих вселенские ночи пульсаций. Посмотри на себя в зеркало, и ты увидишь — бледное небытиё и отражение реального мира. Он прост этот мир — прост, и не нужно всё усложнять. Он прост как затяжка сигареты, прост до безобразия и неприличия вздоха любимых творений; прост как крик новорожденного или любимой, когда кажется, что мир погрузился в восторженное молчание тишины; когда женщине кажется — в мире ничего и никого больше нет, кроме любимого и её стенания и крика.
В этот момент мир проваливается в нирвану безвременья и не существует.
Вселенная вспыхнула и зажглась — процессы идут в необратимую сторону
Созвездия молчат и прядут ушами галактик, прислушиваясь к новорождённой вселенной. Это самый обыкновенный зародыш жизни. Его нужно лелеять и пестить, любить". Вспоминая всё это ненаписанное, Иван ухмыльнулся.
Зажигалка не хотела дать огонёк, оттягивая реализацию принятого решения и оттягивая неизбежность. Наконец огонёк вспыхнул, и Иван жадно затянулся, а потом снова посмотрел вниз и подсчитал время падения. Получилось мало секунд. "Как просто" подумал он. — Интересно, о чём я успею вспомнить во время полёта, разве что о этой Ди… Ускорение земного тяготения всегда равно 9,8g минус сопротивление среды, почти равно — квадратный корень высоты падения разделить на 9,8g.. итого, итого — времени почти 1,7 секунды". Иван хмыкнул под нос и забормотал: — Достали вы меня, всё, хватит! Докурю, и посмотрим на ваше поведение — дельфийские творения. Разбирайтесь сами с "дырами" и вселенскими унитазными проблемами, и тем чем занять свои убогие мыслишки. Свободы, понимаешь, захотели и демократии. Для кого — демократии? Да и что такое демократия? — Власть народа, — какого народа и над кем? — Иван втоптал окурок и озлобился: — Берите и ешьте — крикнул в небо; скрутил фигу и злорадно тыкнул в пространство неба, а затем решительно взобрался на парапет.
