Но хрен там.
Сопалатник окс Ладуя Ингар – тот самый, что затеял конфискацию, когда Фрит отказался взять за Эви предложенную баснословную цену (а затем отказался снова, когда Ингар цену удвоил), – знал толк в скакунах.
Его было не обмануть неказистой сбруей и нечищенными боками. Челядинцы Ингара не спускали с конфискованного коня глаз – ведь гиазир Ингар выразил желание идти на нем в смертный бой!
И что?
В Полях погибли и сам Ингар, и окс Ладуй, и Эви. И князь, так сказать, и истина.
А для Мелики и Гиты эта история началась вот как.
– Недавно у нас ночевал один мужчина. Его звали Лид, – рассказывала Гита. Они сидели на бревнышке у гнилого озерца и грызли семечки. – Мама говорит, он жрец храма Элиена Звезднорожденного. Мама его всегда хвалит. Он постоянный клиент. И потом, он хорошо платит и ничего не требует.
– Совсем ничего? – с подначкой спросила Мелика. Ей нравилось, когда Гита говорит цинично, и она использовала всякую возможность подбить Гиту на «правду жизни». Ей было интересно.
– Ничегошечки, – Гита отрицательно замотала головой. – Ему только надо, чтобы мама его слушала. А всякие нежности – это ему не надо.
– Он старый?
– Не очень. Просто ему не нравятся женщины. Вообще никакие.
– Вот дурак! – хихикнула Мелика.
– Нет, он не дурак, – серьезно возразила Гита. – Наоборот, Лид ужасно умный! Он знает, как называются все звезды. И может говорить, как иноземцы.
– И как варвары?
– А то! Он даже меня научил.
– Ну тогда скажи что-нибудь по-варварски!
Гита скорчила рожу – скривила губы, выпятила нижнюю челюсть и нахмурила брови – она хотела походить на Куриша, варварского божка войны, свирепую рожу которого видела однажды на нагруднике случайного маминого клиента. И патетически провозгласила:
«Гыгрыфыр фурбабыр!» А потом еще раз: «Гыгрыфыр фурбабыр!»
Впечатленная Мелика отреагировала не сразу.
– И что это значит? – спросила она, выдержав одобрительную паузу.
– Это значит «Мелика – коза», – взгляд Гиты враз озорился , если позволительно так сказать о двух озорных солнышках, что сверкнули в ее глазах. И она рассмеялась писклявым девчачьим смехом.
– Сама ты коза, – для виду надулась Мелика. Надолго ее не хватило – вскоре они хохотали вместе.
– И что этот жрец? – спросила любознательная Мелика, когда веселье унес порыв ветра.
– Рассказывал про Серый Тюльпан.
– Серый?
– Ага, – кивнула Гита и, по-родительски глянув на Мелику, добавила уже другим тоном:
– У тебя лушпайка на верхней губе прилипла. Сними.
Мелика мазнула пальцами по мордашке. Еще раз мазнула. Порядок.
– А что, разве бывают серые цветы? – спросила она.
– Сто пуд!
– И где тогда они растут?
– В полях. Таких, как наше Поле. Там, где была битва, – Гита понизила голос. – Серый Тюльпан вырастает в том месте, где умер человек, который подумал о цветах перед самой-самой смертью.
– Как-то непонятно это, – Мелика лениво зашвырнула в воду голыш.
– Что тут непонятного? – взвилась Гита. – Вот тебя проткнули мечом. Так?
– Так.
– И ты умираешь. Представила?
– Представила.
– И кишки у тебя вываливаются наружу, такие коричневые.
– Блуе-е… – Мелика закатила глаза, перегнулась пополам, вывалила черный от семечковой гари язык и спазмически дернулась – словом, сделала вид, что ее сейчас стошнит. Она научилась этой ужимке у Гиты и втайне ужасно гордилась тем, что смогла превзойти наставницу.
– Ну ладно. Кишки – это не обязательно, – с авторитетным видом заверила подругу Гита. – Главное, ты знаешь, что сейчас умрешь. Представила?
– Ну.
– О чем ты будешь думать?
Мелика гадательно закусила нижнюю губу и засопела, подыскивая ответ.
– Ну… Буду звать на помощь…
– Бесполезно!
– Тогда про папу. Или лучше стану думать, что сейчас я усну. А проснусь уже там, где бабушка. Или буду вспоминать, как тот благородный гиазир катал нас в своих санях с колокольчиками. Помнишь?
– Да помню! Я не про то! – Гита досадливо махнула рукой и добавила. – Вот у таких как ты Серый Тюльпан в жизни никогда не вырастет! Никогда!
– Это еще почему?
– Потому, что ты – приземленная! А Серый Тюльпан вырастает только рядом с теми, кто думал о тюльпанах.
– И что с того? Что с того, что тюльпан вырастает – подумаешь, радости такой! – Мелика сделала плаксивое лицо, ей стало обидно, что Гита, ее Гита, говорит о ней так пренебрежительно. – Да оно и не красиво – серый цветок!
– При чем тут «красиво»? Серый Тюльпан может оживлять мертвых, – со значением сказала Гита и пристально посмотрела на Мелику. – Это мне сказал Лид.
– Враки.
– Никакие не враки.
– Не верю!
– Ну и коза. Ты лучше подумай, что если правда? Лид говорил, что Серый Тюльпан – это дар. Дар Матери Трав тому, кто вспомнил о ее детях перед смертью. Может ты и в Матерь Трав не веришь?
Мелика закинула в рот целую жменю семечек и принялась сосредоточенно их перемалывать. Матерь Трав была покровительницей ее рода. И имя «Мелика» означало в древности «росистая». Росистая трава, надо полагать.
– И как его достать – Серый Тюльпан? – спросила наконец Мелика.
– Для этого нужно пойти в Поля на следующий день после битвы. И найти цветок. Лид говорил, что всегда, всегда есть человек, возле которого такой цветок вырастает. Всегда!
– Так почему твой Лид сам туда не пошел? Ему что, такой цветочек не требуется?
– Потому что нужно, чтобы человек был нецелованный.
– Как это – «нецелованный»?
– Тьфу ты! Нужно чтобы его никто никогда не целовал. И он чтобы никого.
– А мама считается?
– Мама не считается.
– Тогда все равно не понимаю, почему Лид сам в Поля не ходит.
– Потому что он целованный, дурочка ты с переулочка, – Гита дернула Мелику за тощую косицу.
– Ты же сказала, что ему женщины не нравятся! Кто же его тогда целовал?
– Мужчины. Что тут непонятного?
– Тю, – Мелика рассеяно сплюнула колючий шарик лузги, он ляпнулся прямо между ее босыми ногами.
– Все равно – Лиду нельзя. А нам – можно!
– Подожди-ка… Ты же говорила, что тебя тот благородный гиазир целовал?! – Мелика требовательно прищурилась.
– Ну… говорила.
– Соврала?
– Вроде того.
– Фу, какой страшный, – Мелика противно скривилась, указывая на мертвого молодого лучника.
Голова вояки со зверски выпученным красным, оплывшим глазом была аккуратно отделена от тела при помощи варанского меча хорошей заточки и лежала сравнительно близко от туловища, ухом вверх. Туловище и голову разделяло пол-локтя пустоты, но Мелике на секунду померещилось, что у молодчика длинная, невидимая шея.
