Верховный жрец, темный призрак, инструмент власти Посейдона.
Чертовски страшный человек.
— Не то, чтобы в нас всех осталось чертовски много мальчишеского шарма, правда, Аларик?
Аларик приподнял бровь, но больше ничем не выразил удивления этим замечанием.
— Ты хочешь знать, был ли он подорван, — сказал он, его лицо было серым и утомленным. После примерно дюжины часов лечения, вообще удивительно, как он мог стоять.
— После Алексиоса, — начал Вэн, потом запнулся, не в силах продолжать. Если Анубиза подорвала душу его брата, тогда королевская семья и в самом деле обречена. Она наконец-то исполнила обещание, данное пять тысяч лет назад.
Потому что Вэн бы тогда отправился даже в ворота самого ада, чтобы вонзить свои клинки в ее кровососущую задницу. И он был достаточно честен с самим собой, чтобы знать, что он никогда не вышел бы из этой схватки живым.
Аларик глубоко вздохнул.
— Он цел.
Все тело Вэна ослабело от настолько громадного облегчения, что его зрение стало на самом деле неординарным; он сморгнул маленькие серые пятна, которые летали перед его глазами.
— Слава Посейдону!
Аларик продолжал молчать, что возродило подозрения в Вэне. Только некоторое сомнение.
— Аларик? Есть что-то, чего ты мне не говоришь? Это ведь просто совпадение, что он вернулся назад через несколько часов после того, как Райзен ворвался в Храм и сорвал Трезубец?
Жрец сжал челюсти, но минуту ничего не говорил. Потом, наконец, ответил:
— Насчет Райзена, ничего не могу сказать. Его невозможно обнаружить. А Конлан…
Аларик замер в нерешительности, потом, казалось, пришел к решению и кивнул.
— Принц цел. Каким-то образом, несмотря на семь лет пыток, он цел. Она не смогла ни подорвать его сознание, ни поймать его душу в свое пользование. Но…
Вэн схватил и сильно сжал руку жреца.
— Но? Но что?
Адарик ничего не сказал, а только посмотрел на руку Вэна, сжимающую его собственную. Знание того, что Аларик мог бы испепелить руку Вэна всего лишь малейшим элементарным усилием, легло между ними.
Но в данный момент Вэну было на это наплевать.
Но он, вздохнув, отпустил руку Аларика.
— Но что? Он мой брат. Я имею право знать.
Слегка кивнув, Аларик снова посмотрел вниз на неподвижную фигуру Конлана.
— Но только потому, что она не смогла склонить его душу на свою сторону, не означает, что Конлан полностью владеет собой. Никто не мог бы выйти из такого длительного периода пыток с неповрежденной душой.
Он снова посмотрел на Вэна пустым взглядом. Смертельным. Обещающим уничтожение. Вэн увидел в глазах жреца отражение собственной потребности надрать вампирскую задницу.
— Конлан вернулся к нам, Вэн. Но мы долго еще не будем знать, сколько его вернулось.
Вэн обнажил свои зубы в жестокой пародии на улыбку.
— Мы это выясним. Мой брат самый сильный воин, которого я когда-либо знал. И Анубиза узнает точно, что значит мое звание Королевского Мстителя.
Он схватил рукоятки своих кинжалов, его глаза сияли.
— Я собираюсь выстрелить местью прямо в ее сморщенную задницу.
Глаза Аларика на секунду засветились таким сияющим зеленым светом, что Вэну пришлось отвести взгляд от него.
— О да. Она узнает. И я с радостью помогу тебе преподать ей этот урок.
Когда они вдвоем вышли из смотровой комнаты, Аларик посмотрел назад на перила, которые разрушил Вэн, а потом опять на Вэна.
— У Посейдона тоже есть, что показать в мести.
Вэн кивнул, молча принимая вторую официальную клятву своей жизни. Даже если это будет стоить мне жизни, Анубиза будет уничтожена. Славься Посейдон.
Сука падет.
— Интересный выбор времени.
Конлан напрягся, его пальцы сжались, в сотой — тысячной попытке достать свой меч, который Анубиза у него украла. Потом знакомый голос проник в летаргию лечебного процесса.
— Аларик, — проговорил он, и снова расслабленно лег на подушки.
Верховный жрец Посейдона смотрел на него, и намек на улыбку мелькал на его губах.
— Немного утомляет, быть правым все время. Добро пожаловать домой, Конлан. Долгий отпуск?
Конлан сел на мраморно-золотом столе целителя, потянулся и посмотрел на зажившую плоть. Кости были не сломаны и поставлены на место.
Но шрамы никогда не заживут.
Потребность выжечь ее лицо ужасно большим энергетическим шаром поглотила его. Въелась в его внутренности. Он стряхнул ее и снова обратил внимание на жреца.
— Правым все время? — повторил он. — Ты знал, что я жив?
— Да, знал, — подтвердил Аларик, на его лице означились резкие линии. Он сложил руки на груди и облокотился на белую мраморную колонну.
Взгляд Конлана остановился на линиях сплава меди и цинка, которые извивались вокруг вырезанных фигур на колонне. Прыгающие дельфины. Смеющиеся нереиды во время своих русалочьих игрищ. Аромат нежно зеленых и голубых лавовых тюльпанов пронизал воздух.
Картины и запахи родного дома, в котором ему был отказано семь проклятых лет.
Он снова посмотрел на Аларика.
— Ты оставил меня гнить?
Он почувствовал себя преданным, это чувство воевало со здравым смыслом. У Аларика были обязательства перед храмом. Перед людьми.
Перед Атлантидой.
Аларик выпрямился и медленно опустил руки, напряжение в нем проигрывало только невероятной силе, которую он держал в себе, его ледяные зеленые глаза горели яростью.
— Я искал тебя. Каждый день все эти семь лет. Даже сегодня, прежде чем ты появился, я готовился присоединиться к твоему брату, который ожидал меня наверху, в еще одном безнадежном путешествии, чтобы найти и спасти тебя из того места, где тебя держали в плену.
Конлан сжал челюсти, вспомнив меткое проходящее замечание Анубизы, затем кивнул.
— Она нас укрыла. Значит, она более могущественна, чем мы предполагали.
Лицо Аларика застыло, как если про все грани и скульптурные линии у него на лице, которые уже, казалось, были вырезаны в мраморе, можно было бы сказать, что они застыли.
— Анубиза, — просто повторил он. Это не было вопросом. — Неудивительно, что богиня ночи может проектировать смертельное пустое место, чтобы скрыть свои занятия.
В воздухе между ними висело и извивалось слово «Пытка». По крайней мере, у жреца хватило порядочности не произносить его.
Конлан кивнул и потянулся к шраму у основания своего горла, прежде чем понял, что делает. А осознав, силой отвел руку вниз.
— Она держала меня подальше от воды. От любой воды, а давала только совсем немного попить, чтобы я не умер. У меня не было возможности направить свою силу, совсем не было возможности.
