Отзвучала песнь, и гопаланы ввели пару под сень небольшого, уютного храма. За обручёнными вошли только их родители, Ратхай да два-три вечевых старца. Пахло сжигаемым смолистым деревом, сухими душистыми травами — пучки их висели по стенам, стояли в глазированных горшках. В алтарной нише — обычного мужского роста Солнцебог с золотыми лучами вокруг головы восседал на белом лебеде. У ног его кучились подношения: букеты цветов, сочные яблоки, масляно-жёлтые груши. До того, как Гопала стал прилетать к суверам, те приносили в жертву и скот, и, в особых случаях, людей: светлый бог эти обычаи отменил.
Посреди глиняного пола лежал круг из белых камней, рядом — охапки соломы и сухих можжевеловых сучьев. В середину круга падал от верха шатровой крыши узкий и яркий столб света. Сверкала, кружась в нём, невесомая пыль.
Каждый взрослый общинник знал: огонь в храме Сурина, во время служений, загорается не простой, не от кресала, каким хозяйки разжигают печи. Пять поколений тому назад, ведомые высшей волей, тогдашние гопаланы нашли среди скал подземный ход. Он вёл в пещеру, где хранились вещи, должно быть оставленные ваятелями гиганта. Были там сложные устройства, с пилами и зубчатыми колёсами: их сочли камнерезными орудиями. При попытке привести механизмы в действие они рассыпались от ветхости. Были предметы вообще непонятные, целые или истлевшие. Но одна находка поразила и своим волшебным видом, и сохранностью. Прозрачная, словно речная льдина, она походила на чечевичное зерно, лишь поперечником в шаг.
Некое время пролежала находка в доме старшего гопалана; и, видимо, бог подсказал ему, что делать дальше с этой вещью. Велено было кровлю Гопалова храма, шатёр из досок, срезать на трёх четвертях высоты, а в срезе, наподобие лежачего окна, закрепить прозрачную чечевицу. Палящим жгутом собирала она солнечные лучи, и не иначе, как с их помощью, стали зажигать священное пламя.
По сторонам кострового круга поставил Йемо брачующихся.
— А теперь возьмитесь за руки, чада! — неожиданно звонким, не стариковским голосом приказал он.
Ваюр и Агна не без трепета повиновались. Солнечный поток обрушился на их руки. Желваки задвигались под кожей стиснувшего челюсти жениха; девушка прикусила губу, но близстоящие услышали её стон. Однако и этот обряд был рассчитан до мгновений: священники прочли нараспев краткую молитву, Йемо велел отдёрнуть руки, а затем воскликнул:
— Обожены! Волею Жизнеподателя, отныне вы муж и жена!..
Ваюр первым делом поглядел, что стало с рукой новобрачной; кожа лишь слегка покраснела. Уже улыбалась Агна.
Дживан и Савитар с пением побросали топливо внутрь каменного кольца. Первой закурилась солома, побежали по ней огненные жучки. Почти сразу занялся и политый маслом хворост.
Пару обожжённых и обоженых девять раз посолонь провели вокруг костра, сказали последние напутствия, напомнили о том, что отныне Ваюр с Агной — единая плоть, часть Солнцебога. Тем и завершён был обряд.
С гомоном и посвистом, приплясывая и крича здравицы молодым, толпа повалила обратно во град. Теперь возглавляли действо Ратхай с вечевыми старцами, а троих гопаланов вели под руки, как почётных гостей, чьи обязанности кончились и осталось лишь право сесть за главный стол на сходбище, под самым Вечевым дубом.
Нынешний день был вдвое короче летнего; все спешили занять свои места у столов, пока не начнёт темнеть. По обычаю, до заката надо успеть выпить первые чары за молодых и за их будущих детей. Кто захочет, останется всю долгую ночь пировать до утра — но это удел самых выносливых. Ведь завтра — трудовой день! Прямо от последней чары, лицо ополоснув и помолясь на восход, придётся идти на строительство дома. Лес для него сушится уже более года, с тех пор, как Ваюр посватался к Агне. И не будет позволено молодым остаться наедине, пока не окажутся они в своей собственной, пахнущей свежим деревом спальне. Стало быть, и стройку надлежит окончить торопясь, до первых завтрашних звёзд. Вся гана потрудится. А когда, с солёными шутками и прибаутками, чету, наконец, отправят в постель — те, у кого сил хватит, вновь сядут за столы. Но уже не на сходбище градском, а в горнице, только что отстроенной! Свадьба нечувствительно перейдёт в новоселье.
Так ведётся в Гопаларе с лет незапамятных. Виданы-зодчие, по одним им понятным приметам, выбирают участок для нового дома — жилища молодой четы. Поначалу строят небольшой дом, в два жилья: внизу подклет для скота и запасов, вверху, куда ведёт наружная лестница, — светлица с белёной, расписной печью да ещё малая горенка для будущих детей. Постепенно разрастается здание, словно живой куст; сыновья взрослеют, приводят жён, большой становится семья. Третье, а то и четвёртое жильё прибавляются; кто хочет, делает себе вислое крыльцо под навесом; множатся терема, переходы, сени; хозяева пристраивают башню-повалушу, куда приглашают гостей на пир. И всё это, изнутри и снаружи, — в росписи, в деревянных узорах, рельефах и кружевах.
Но начинается — с общей свадебной стройки, под нарочно для неё сложенные народом песни; с дружной работы, больше похожей на пляс или на красочное представление.
Шествие змеёй вилось по дороге между холмом и градом, когда подруга Агны, Сарама, дочь Питара, шагавшая рядом с новобрачной, вдруг будто споткнулась — и, указав куда-то в небо над пёстро-чешуйчатыми маковками, удивлённо сказала:
— Глянь-ка, летит!..
Сарама славилась остротой глаз, но вскоре заметили и другие: из безоблачной выси, оставляя длинную реку дыма, по кривой снижалось нечто летящее.
«Солнцебог возвращается», — пронёсся радостный ропот. «Вернулся, батюшка, по обету!..» Шедшие смешались, немало людей рассыпалось по лугу, чтобы свободнее видеть. Кто-то заголосил восторженно, другие запели гимн Сурину. Зверуны едва удерживали перепуганных медведей.
Однако спускалась с неба вовсе не лебедица с восседающим на ней Гопалой. Досчитать до тридцати не успели бы — стал хорошо виден воздушный корабль. Впрочем, он мало походил на парусники суверов. Массивный, с закруглённым дном, корабль был обшит железными листами и расчерчен рядами заклёпок. Небольшое строение виднелось на палубе, за ним пара чугунных труб извергала копотный дым. Крылья походили на плоские крыши амбаров: на их передних краях дрожали два призрачных круга. И, вовсе отличая это судно от водяных, четыре тележных колеса были укреплены на осях под его длинным брюхом.
Снижаясь, корабль всё громче пыхтел, из бортов выдыхая струи пара, гудел и стучал заполошно, словно мельница, чьи крылья вертит буря.
Ужас охватил гопаларцев. По дороге и по полям народ бросился ко граду. Медведи вырвались у поводырей и бежали с зычным рёвом, опрокидывая встречных. Оружия ни у кого не было, суверы давно не воевали между собой, а о вторжениях с моря говорили самые ветхие летописи.
