- Я пить хочу, ваше высочество... позовите священника...
Встряхнул снова, стукнул спиной о мраморные перья.
- Где твой ребенок, Амалия? Скажи - и напьёшься, и отдохнёшь. Ну!
С трудом подняла голову, в глазах - кроткое и неодолимое упорство.
- Я не помню, ваше высочество... кто-то унес... монашек в капюшоне... или женщина... я не помню... у меня горячка, прошу вас, дайте мне воды...
Невозможно дальше говорить из-под маски.
- Амалия, ты мне это скажешь или я выбью это из тебя. Это государственное дело, забота о престолонаследии для меня важнее, чем родственные чувства... Куда ты дела ребёнка, сумасшедшая наседка?!
Улыбнулась. Они с братцем - два сапога пара, королевская, будь она неладна, гордость. Ну, им недолго тосковать по разные стороны небес.
- Я не могу вам это сказать, ваше высочество, ибо не знаю. Я отдала ребёнка первому встречному, не спросив его имени. Он зашел в этот храм просить Божьей милости - и Бог вразумил его быть милостивым ко мне. Мне тяжело стоять, ваше высочество, и очень хочется пить. У меня горячка...
- Я его найду, Амалия.
- Ищи. Господь милосерд... Господа, рыцари, есть ли здесь хоть одна честная душа, которая даст женщине воды?!
Пока смотрела на его свиту, вытащил кинжал, воткнул между планками корсета, поддерживающего грудь. Не вскрикнула и не успела закрыть глаз. Дурни ахнули. Болван Хольм вскричал:
- В храме, ваше высочество! Перед ликом Господним! Женщину, королеву!
Положил тело на пол. Вытер лезвие ее замызганной юбкой.
- В чем дело, трусы? Она умерла от родов. Ребенок тоже умер. Так и сообщите всем. Государь Эральд разбился, упав с коня на охоте, а у государыни от скорби приключились преждевременные роды. Достаньте мёртвого младенца, пусть его покажут толпе. И ад с ним, с настоящим. Все младенцы - на одно лицо. Никакая сволочь не сможет доказать, что у нее живёт сынок или дочка Эральда. Нечем.
Этот щенок, сын Миноса, подал голос:
- А если тут и вправду случилось чудо, ваше высочество? И младенец...
Рассмеялся.
- Что вы об этом знаете?! Я из королевской семьи, я знаю, как устраивают такие чудеса. Все это ложь и политика, в это верит толпа... Я знаю, быдло не признает меня истинным королем, ибо надо мной не совершали этот дурацкий обряд во младенчестве - но моя жена вот-вот родит. И мой сын - а она ждет сына, по верным приметам - будет королем по древнему кодексу. И будет свет, восторг и благорастворение воздухов, всё, как и полагается на Святой Земле.
- А дар целительства? - заикнулся Хольм. - И всё прочее, в этом роде?
Захохотал.
- Будет и дар. Такой, какого еще никто не видывал. Толпе нужны чудеса - она их получит. Любящие и благоговеющие никаких денег не жалеют. Вы выбрали правильную дорогу, мои ягнятки, вы не просчитались. Время тирании кончилось - и тирании церкви в том числе. Будет свобода, размах и возможности для всех стоящих людей королевства. Разве это не та идея, которая стоит пары жалких человеческих жизней?
Свита несмело заулыбалась в ответ. Мертвая королева смотрела на них с пола, и кто-то бросил на её тело свой плащ. И она больше не видела победителей.
А Бриан смотрел на мёртвую под плащом и думал, что ребёнка, всё-таки, надо бы отыскать. На всякий случай. Потому что сестричка удружила, родив в храме.
Смех - смехом, а ведь бывало... Не надо, чтобы, лет через пятнадцать, к моему сыну явился этот... как бес к монаху. Ну, или как монах к бесу! А если вдруг Господь и впрямь его сохранит?
Хранил же братца на войне, хранил же от яда...
Нет, надо действовать наверняка. Те... помогли один раз - помогут и другой, и третий. Урода с его Даром достаточно, чтобы все силы ада были на моей стороне, подумал Бриан и улыбнулся. Людям не нужно об этом знать. Пусть это будет между нами - Господь, ад, я - и достаточно.
***
Гектор гнал коня по лесной дороге. Младенец шевелился под плащом. Может, государю было неудобно, или грубая ткань раздражала его нежное тельце, или он был голоден - Гектор не знал. Он не умел обращаться с младенцами. Его долг заключался в том, чтобы защищать; он предполагал, что найдёт и будет защищать того, кто позаботится о государе. Нужна кормилица, очевидно. Какая-нибудь добрая баба, у которой своих - мал мала меньше. Такая милая, толстая, тёплая баба, от которой пахнет молоком и луковым супом. И когда-нибудь юный государь подарит земли ей и её мужу, а её малышню сделает своими рыцарями - за то, что она поможет ему подрасти.
А до той поры Гектор будет защищать эту бабу, как священный сосуд. Лишь бы её грудь утолила голод государя. Добраться до какой-нибудь деревни...
Смертная скорбь отступила. Скорбеть было некогда, как некогда бывало скорбеть в бою.
Между тем быстро темнело. Золотой закатный свет угас за деревьями, небеса наливались густой синевой, и бледный серпик молодого месяца зазолотился над дорогой. И вдруг холодный ужас тоненькой струйкой, вёрткой змейкой скользнул вдоль спины Гектора - и впился в душу.
Удар страха - неизвестно откуда, непонятно перед чем - был так необычен, что Гектор удивился. Он придержал коня, осмотрелся и прислушался. Никаких подозрительных звуков не слышалось в мерном ночном гуле, ничего, что выдавало бы погоню или засаду - лишь чуть слышно шелестела под слабым ветром листва да гулко ударялись в утоптанную глину дороги копыта Гекторова коня.
Но страх не ушёл - усилился. И понимание шепнуло голосом наставника Хуга, королевского духовника: "Ад идёт за тобой, барон".
Холодный пот остудил пылающий лоб.
Гектор не боялся никого на земле - но те, кто под землёй, были неуязвимы ни для меча, ни для пули, ни для кулаков. Они могли подкрасться незаметно, как тоска, украсть дитя, задушить во сне - и солдат, простак, обычный смертный, ничем не сможет им помешать.
Но Хуг сможет, подумал Гектор и решительно свернул на развилке в сторону монастыря Святого Луцилия. Хуг всё сможет. Хуг - святой. Монастырские стены скроют государя от адских тварей, а добрые монахи найдут кормилицу. Хугу можно доверять. Если кому-то в этом мире и можно доверять, так только Хугу - мирская тщета не имеет власти над его душой.
Усталый конь всхрапнул и рванулся вперёд.
К рассвету буду там, подумал Гектор - и тут же осознал, что до рассвета ещё целая ночь. Придётся пробиваться сквозь её мрак, как сквозь неприятельский кордон. Божье Око согрелось на груди. Государь спал, жёг сердце Гектора спокойным дыханием.
А тьма за деревьями тоже дышала. Она дышала и шевелилась, сбиваясь в живые комья. И конь, которого Гектор не понукал, летел стрелой, как летят лошади, почуяв волков - спасая не жизнь всадника, а свою жизнь. Конь чуял адских тварей, которые шли по следу Гектора - нет, по следу государя.
