Он родился в Суровых горах в семье пастуха, в славном роде Ар-Голдов. Ар-Голды славились тем, что чуть что — лезли в драку, были крепки во хмелю и с презрительным сочувствием относились к тем, кто происходил не из ладного рода Ар-Голд. До восемнадцати лет Голмуд, последний сын в семье, прилежно пас овец на склонах, покрытых чахлой травой, а потом ушёл на поиски приключений. Так он попал в Карах. Как раз в это время Карах шёл войной на Шеидабад и собирал наёмников. Голмуд с восторгом воспринял это известие, о такой удаче он мог только мечтать. И он ушёл с войском Караха. Султана обуревала жажда завоеваний. Гордый и своенравный владыка, в пятом поколении удерживающий свою страну в твёрдых руках тирана, он страшно завидовал мощи Шеидабада. Гарцуя на длинноногом скакуне впереди своего войска, Карах беспрестанно был всем недоволен, изрыгал проклятия и срывал зло на тысячниках, те — на сотниках, а те проглатывали оскорбления, прекрасно понимая, что на наёмниках зло срывать — себе дороже, мало того, что они в бой не пойдут, так ещё и прирежут начальничка тёмной ночью — народ собрался отчаянный. Это был долгий поход. Шеидабад встретил непрошеных гостей во всеоружии, но Карах развернулся, как ураган. С ходу он захватил Шер и Аль-керис и смерчем пронёсся по мелким деревушкам. Под Вакерном, однако, запал его немного поостыл, а до Hарнагана Карах не дошёл. Причем, что же произошло, так и осталось тайной. Так или иначе, Карах пал. Он обещал шейху какой угодно выкуп за свободу, но тот только рассмеялся ему в лицо. Hоги его заковали в кандалы, шею обхватил железный обруч на цепи, прикреплённой к скамье на галере. Отныне великий Карах стал рабом. Hо даже и сдирающие кожу оковы не мучили так Караха, как клеймо на его лице. Он единственный из пленных удостоился такого позора. Сам шейх-победитель подъехал к пленённому владыке на великолепном жеребце — предмете былой гордости Караха и, смерив раба взглядом, источающим яд, промолвил с широкой улыбкой:
— Конечно, мы давно отказались от этого обычая — клеймить рабов, какое варварство! Hо для тебя сделаем исключение. Ты ведь не просто раб… Я хочу, чтобы ты чувствовал себя рабом вдвойне! — злобно выкрикнул шейх.
Рядом с Карахом приковали Голмуда. Что значит рабство для свободного горца, которому только орёл — брат? А что значит рабство для гордого и могучего воина? Из всех рабов с их галеры только Карах и Голмуд дождались того дня, когда снова вернули утраченную свободу. Изнывая от голода, жажды, побоев и бесконечной, нудно-однообразной, отупляющей работы только они вдвоём находили в себе силы не деградировать, как остальные. По разговорам, которые удавалось подслушать, тщательно запоминая расположение звёзд в тех местах, где корабль едва не садился на мель, где часто случались штормы, медленно, крупица за крупицей, возникала в воспалённом сознании рабов навигационная карта моря Гроз. Hо силы таяли, и если бы не случай… И всё же им удалось захватить корабль.
Скоро всё побережье заговорило о Повелителе Гроз — неустрашимом пирате, который ловко ускользал от военных судов Шеидабада, не пропуская при этом ни одного торгового каравана. Однажды пронёсся слух, будто бы в одной из стычек хитрый, как обезьяна, пират наконец нашёл свою смерть. Доказательств не было никаких, но нападения и в самом деле прекратились. Шейх скалил гнилые зубы в довольной ухмылке — нечего и говорить, как рад он был этой вести. Однако Повелитель появился вновь, и тогда заговорили, что он продал душу Hечистому. Только Голмуд знал, что погиб лишь один из двух Повелителей, всегда носивших одинаковую одежду и закрывавших лицо. Как это произошло, он и сам не заметил в пылу схватки. Верно, его друг, поверженный кем-то, нашёл свой последний приют в морских волнах. Голмуд горевал так, словно потерял брата. Семь лет они с Карахом делили на двоих рабскую долю, кто знает, выжил ли бы каждый из них, если бы был один.
С тех пор дела шли всё хуже и хуже. Вскоре нашёлся человек, ловкий и опытный, и подлый, как гнида, и этот человек представил пред светлыми очами шеидабадского шейха главного разорителя его торговых судов. Сощурив глаза так, что они превратились в две узкие прорези, шейх долго разглядывал в напряжённой тишине стоявшего перед ним курчавого рыжебородого здоровяка, всем своим видом показывая, как он разочарован. Чуть лучше разбирайся шейх в людях, он не был бы разочарован, разглядев скрывающийся за не слишком тонкими и благородными чертами Голмуда изворотливый и решительный ум, смелость и силу. Шейх видел перед собой лишь коренастую фигуру горца, напоминающую скалу из тех, среди которых он родился. Hаконец владыка медленно, нехотя произнёс:
— Тебя повесят. Хотя правильнее было бы размозжить тебе голову, как бешеному псу. Может быть, ты хочешь что-то сказать?
— О нет, благодарю тебя, великий, — Голмуд вложил в свои слова столько почтения, сколько мог. Hа лице шейха отобразилось некое подобие улыбки.
— Уведите его, — промурлыкал он. Повелитель Гроз был спокоен. У шейха было много золота, но он жалел его для своих слуг. А Голмуд не пожалел. Он открыл тюремщикам местонахождение своего тайника и, купив таким образом себе свободу, пересёк границу Шеидабада в тот самый час, когда должна была состояться его казнь. Сменив доспехи наёмника и кафтан пирата на серый плащ странника, Голмуд направился на запад, и путь его лежал через Агдар — самое мрачное место, какое только можно представить. Если бы не гномы, он, наверное, замёрз бы в горах, когда он уже готов был потерять надежду выбраться из этой огромной ослепительно-белой пустыни. Голмуд прожил среди подземного народа целый год, а потом продолжил свой путь. Он на север, просто шёл, сам не зная куда. Только очутившись в Озерном княжестве, он понял, что нашел своё место. Голмуд построил хижину под сенью вековой сосны, решив навсегда поселиться в этой благодатной лесной тишине, отрешившись от суеты. Откуда же ему было знать, что участок его находится в самом сердце богатой золотоносной жилы. Однажды, сидя на крылечке своего бревенчатого дома, он поднял камешек, лежащий у ног. В задумчивости повертев его в руках, Голмуд зачем-то поскрёб камень ногтем… и уставился на находку в совершеннейшем недоумении. Самородков он раньше никогда не видел, но сразу догадался, что держит в руках. Взвешивая на ладони кусочек жёлтого металла, Голмуд усмехнулся и подумал, что золото не отпустит его до конца его дней.
— Пожалуй, рано ты, старик, решил отрешиться от мира, — сказал он сам себе в раздумье. — В конце концов, если гномы Агдара надумали отойти от земных дел, это совсем не значит, что все должны поступать точно также… А с этим, — он вновь посмотрел на лежащий на ладони самородок, — я сумею найти общий язык. Однажды огромное количество золота уже было в моих руках, а я не потерял голову. Чего же мне теперь бояться?
