Я присел на скалистый выступ астероида и задумался о картине. Было в моем творении что-то знакомое, даже родное и давно забытое. А что, если картина — не вымысел и не мираж, а затерявшаяся в глубинах времени реальность? Моя реальность? Было в моей телесной жизни что-то похожее. Было! Тогда понятно, почему картина вырвалась из-под моей власти. Это непроизвольно, сама собой развертывалась моя память — хранилище моих прежних, затянутых туманом забвения земных жизней. Понятно и то, почему я так быстро и ловко научился играть на свирели. Прав мальчик: играл я раньше. Миллиарды лет назад, но играл.
А что, если?.. Вторая догадка так потрясла меня, что я вскочил и начал в волнении ходить по астероиду. Мальчик! Это же я! Один из самых глухих уголков памяти вдруг озарился и высветил кусочек моей прежней и удивительно полной жизни.
Я с упоением играл на свирели, и звуки песен летали над степными просторами, замирая вдали печальным эхом. Я жил единым дыханием с травами, облаками и деревьями, окунался в луговые ароматы, в гул пастбищ. То была дивная пора моего пастушьего детства, когда птицы казались яркими, как заря, а гром, упавший на луга, моим громом.
Вот оно, счастье! Счастье, потерянное во мгле веков. До слез, до рыданий захотелось вернуть его, и я, подскочив к краю астероида, крикнул в пространство:
— Эй, вы! Боги или дьяволы! Дайте мне еще раз эту жизнь. Верните!
Но глухо и равнодушно к моим мольбам Пространство. Нет в нем ни Богов, ни дьяволов, а есть лишь самозванцы вроде моего знакомца — Мельмота Скитальца. Какие у него амбиции! Какое самомнение! Вызывался он, видите ли, сверхъестественным путем вернуть меня в земной мир, в телесную жизнь…
Нет, все идет естественным путем, все зависит от капризов вот этого дьявола — Вселенной. Раскинулась она сейчас передо мной и манит, соблазняет. Иди, дескать, ко мне, присаживайся на любую обитаемую планету и, может быть, вернешься в материальную жизнь. Но вот вопрос: в какую? А вдруг по воле случая окажусь в теле «мыслящей» черепахи или «мудрого» ползучего гада? Сыграла однажды Вселенная со мной такую злую шуточку. Давно это было, и помню смутно. Но помню. Правда, чаще всего я был в образе вполне приличного двуногого существа. Но и этот образ меня сейчас не прельщает. Не всякая жизнь мне нужна, а лишь одна, приоткрывшаяся в картине-видении. Но где этот мальчик? Где я? Где тоскующее эхо свирели?
Сгоряча сейчас ничего не отыщешь. Я успокоился, присел на скалистый выступ и попытался покопаться в своей бессмертной памяти — бесконечной, как сама Вечность. Отрешившись от окружающего мира и настоящего момента, я уходил в себя, в свои прошлые жизни. Все дальше и глубже, в исчезающие далекие века… И заколыхались тени минувшего. Образы, видения скакали, обгоняя друг друга, и разбредались по темным закоулкам, гасли… Нет, в этой толчее ничего не отыщешь.
Я решил начать воспоминания со своей последней вещественной жизни на планете Таир-3. Предстала эта жизнь сейчас со всеми подробностями, как будто это было вчера. Тут уж я ничего не упущу, ни одной мелочи. Буду обращать особое внимание на все странное и необычайное, что намекнуло бы на возможность иного, обходного пути. Я хочу обмануть Вселенную, найти лазейку в желаемую земную жизнь — в детство пастушка, в зовущие песни свирели. Начну с того момента, когда я с планеты Таир-3 отправился в злополучное плавание по звездному океану. Вот тут уж странностей было хоть отбавляй…
МЯТЕЖ В ЗВЕЗДНОМ ОКЕАНЕ
Странности начались еще до мятежа. Странности сначала со мной… Уверен, что каждому пришлось испытать в детстве миг, когда душу опалят вдруг вопросы: «Кто я? Откуда я? И где я был до этого?» А в том, что именно был, и был всегда, не таилось в детской душе никакого сомнения. Потом, в суете и тревогах взрослой жизни, все забывалось, считалось младенческой блажью. А напрасно. Детство гениально. В эту пору, когда сознание еще не захламленно, не придавлено земным, обыденным опытом, частенько просыпается опыт космический, изначальный. И в этих детских вопросах — «самых глубоких и страшных», как сказал один поэт, — и смятение, и удивление перед миром, и какой-то завораживающий страх. «Вселенский страх», — как сказал бы наш капитан.
Но почему нечто подобное, некое детское смятение я пережил, когда мне перевалило за тридцать лет? Было ли это предчувствием того страшного и непонятного, что случилось потом, вблизи Гиблого моря? Было ли это предвестие, чуть ли не зов иного моего бытия?..
В тот памятный день с кисточкой в руках я стоял на каменистой возвышенности. Внизу — портовый городишко с кривыми грязными улицами, чуть дальше _ уютная бухта с ветровыми парусными кораблями. Могучим красавцем выделялся наш световой звездный фрегат.
Подул слабый ветер. Рядом со мной, в роще, зашелестели листья. Оттуда вспорхнули две птицы и полетели ввысь, туда, где сквозь тонкие перистые облака светило солнце… Вдруг что-то дрогнуло в груди, мое «Я» словно растворилось в небе и вслед за птицами улетело… А там, за облаками, раскрылись засолнечные дали и распахнулась Вечность. И что-то озарилось в душе моей и перехватило дыхание: я жил всегда, я — Бесконечность…
«Что за чушь», — опомнился я, встряхнув головой.
Ко мне на холм поднимался капитан фрегата. Вот ему-то больше подходят такие наваждения: человек он не то чтобы верующий, а ищущий некое идеальное начало мира. Космическую душу, что ли? Вот и сейчас, видать, ему не терпелось завести со мной разговор на вселенские темы.
— Романтик, — с улыбкой сказал капитан, кивнув на этюдник, где стоял мой неоконченный пейзаж. — О чем задумались твои деревья и кусты, тихие воды и облака? О чем грустят? Не знаешь? А я вот знаю. В твоей картине метафизическая печаль! — воскликнул он, подняв палец. — Да, да! За нашим физически видимым миром скрывается невидимый, но главный мир. Вот ты не веришь в него, а сам в своем творчестве так и рвешься в зону великих смыслов бытия.
«Ну все. Вскочил на своего любимого конька, теперь не остановить», — с улыбкой подумал я и попытался сменить тему разговора:
— Я стараюсь разгадать и запечатлеть красоту мира. Вот и все.
— А красота — это и есть выражение вечного и бесконечного…
— Ладно, капитан, расскажи лучше, что нового узнали о чужаках из движущихся картинок.
— Движущиеся картинки? — рассмеялся капитан. — Фильмы! Они называют их фильмами. Пора привыкать. Эх, отстали мы от них. «Типичное средневековье», — сказали они о нас. У них наука, а у нас еще верят в алхимию, у них космические корабли, а у нас парусные шхуны и фрегаты с медными пушками. Крепко мы отстали. Для нас даже фильмы в диковинку.
