Когда события этой и предыдущей ночи стали достоянием общественности, новый слуга проснулся знаменитостью, словно победитель какого-нибудь дракона или великана.
Разумеется, ему очень льстила подобная известность, и он рассказывал и пересказывал историю, пока сам не начал верить в то, что после требования принести третий стакан хереса разразился следующей речью: «Ага, старый злодей, недолго тебе осталось оскорблять честных людей и сводить их в могилу, придет день — и ждать его недолго, — тогда ты ответишь за каждый вздох, что исторг из груди честных людей и за каждую вдовью слезинку!» Вскоре все в округе знали, что когда старый мистер Стрендж открыл окно, движимый благим побуждением заморозить нового слугу до смерти, тот выкрикнул: «Сначала холод, Лоуренс Стрендж, жар в конце! Сначала холод, жар в конце!» — пророческое замечание о месте, где ныне пребывает Лоуренс Стрендж.
15
«Как здоровье леди Поул?»
Январь 1808 года
«Как здоровье леди Поул?»
Вопрос этот без конца задавали друг другу лондонцы разных сословий. На рынке Ковент-Гарден продавец овощей спрашивал у цветочницы: «Как здоровье леди Поул?» В магазине Акерманна на Стренде сам владелец расспрашивал посетителей (среди которых были представители знати и столичные знаменитости) о состоянии здоровья ее светлости. На нудных заседаниях в Палате общин члены парламента шептались об этом со своими соседями (предварительно убедившись, что сэр Уолтер их не видит). Ранним утром на Мэйфер горничные с замиранием сердца интересовались у своих хозяек: «…разве сегодня вечером не будет леди Поул? Как здоровье ее светлости?»
Вопрос витал в воздухе: как здоровье леди Поул?
Ответ же был таков: ах, все хорошо, просто замечательно.
Впрочем, английский язык слишком беден, чтобы выразить, насколько хорошо чувствовала себя ее светлость. По сравнению с леди Поул все прочие люди на свете показались бы вам ходячими мертвецами. Бьющая через край энергия не оставляла девушку с первого утра ее воскресения из мертвых. На улице люди удивлялись, что знатная леди вышагивает с такой быстротой, а раскрасневшийся от бега лакей на несколько шагов отстает от госпожи. Однажды утром военный министр, выходя от Драммонда на Чаринг-кросс, был сбит с ног ее светлостью, стремительно несшейся навстречу. Онa помогла ему подняться, поинтересовалась, не ушибла ли его, и, прежде чем министр нашелся с ответом, унеслась прочь.
Как все девятнадцатилетние женщины, леди Поул была без ума от балов. Она могла протанцевать все танцы подряд, даже не сбившись с дыхания, и удивлялась, когда кто-нибудь уходил до окончания празднества.
— И это вялое действо они называют балом? — говорила она сэру Уолтеру. — Мы танцевали только три часа!
Кроме того, ее светлость изумлялась слабости прочих танцоров:
— Бедняжки! Как мне их жалко!
За здоровье леди Поул пили военные, флотские и духовенство. Сэра Уолтера Поула называли самым удачливым человеком в королевстве, да и сам сэр Уолтер придерживался того же мнения. Мисс Уитертаун — бледная, немощная мисс Уинтертаун — будила в нем жалость, но леди Поул, беспечно сияющая превосходным здоровьем и неизменно бодрым настроением, вызывала его восхищение. Случай с военным министром казался сэру Уолтеру лучшей шуткой на свете, и он не уставал пересказывать его всем знакомым. Сэр Уолтер доверительно признался леди Уинзел, своей близкой знакомой, что леди Поул — такая остроумная, такая живая — та женщина, какую он искал всю жизнь. И то сказать, независимость суждений ее светлости иногда поражала сэра Уолтера.
— На прошлой неделе она высказала мысль, что правительство не должно помогать деньгами и войсками королю Швеции, как мы решили, а напротив, поддержать правительства Португалии и Испании, дабы использовать их территории как плацдарм в войне с Бонапартом. Такая глубина мысли и точность суждений всего в девятнадцать лет! Так смело противоречить политике правительства! Разумеется, я сказал леди Поул, что ей следовало бы стать парламентарием!
Леди Поул соединяла очарование красоты, политики, здоровья и магии. В лондонском модном свете не сомневались, что именно ей предстоит стать в скором времени его украшением.
Леди Поул вышла замуж почти три месяца назад — пришло время доказать, что она достойна той роли, которую прочили ей судьба и модный свет. Вскоре были разосланы приглашения, извещающие о том, что во вторую неделю января на Харли-стрит состоится великолепный обед.
Первый обед, который дает молодая хозяйка, — важнейшее событие в ее жизни, влекущее бездну хлопот. Мало заслужить всеобщее одобрение манерами и воспитанием. Недостаточно изысканного платья и безошибочно подобранных украшений, умения петь и играть на фортепиано. Теперь молодая хозяйка должна обратить свое внимание к французской кухне и французским винам. Несмотря на множество советчиков, превосходно разбирающихся в этих тонких материях, направлять даму должны собственный вкус и наклонности. Леди Поул с презрением отвергла образ жизни своей матери. В лондонском высшем свете было принято обедать вне дома четыре-пять раз в неделю. И новобрачная — пусть ей исполнилось всего лишь девятнадцать и она едва ли когда-нибудь в своей недолгой жизни заглядывала на кухню — просто обязана была потрафить столь пресыщенным вкусам.
Затем слуги. В доме новобрачной все слуги, как правило, новенькие. Когда что-то срочно понадобится — свечи, особые вилки, салфетки, чтобы нести горячую супницу, — смогут ли они это отыскать? В случае с леди Поул с Харли-стрит сложности утраивались. Половина слуг была из Нортгемптоншира, из поместья ее светлости в Грейт-Хизердене, а другую половину наняли в Лондоне.
Общеизвестно, какая громадная пропасть пролегает между провинциальными и столичными слугами. Дело тут не в том, что им приходится выполнять разные обязанности. И в Нортгемптоншире, и в Лондоне слуги должны готовить, убирать и быть на побегушках. Нет, тонкое различие заключается в том, как исполняют эти обязанности в столице и в провинции.
Вот, скажем, провинциальный сквайр в Нортгемптоншире решит посетить соседа. Визит завершен, и лакей подает сквайру пальто. Здесь он вполне может почтительно поинтересоваться здоровьем жены сквайра, а тот, в свою очередь, нисколько не оскорбившись, задаст вопрос сам. Возможно, сквайр слышал, что бабушка лакея упала и поранилась, когда срезала капусту в огороде, вот он и спросит, выздоровела ли старушка? И сквайр, и лакей живут в тесном, замкнутом мирке и наверняка знают друг друга с детства.
Совсем не так обстоят дела в Лондоне. Здесь и помыслить невозможно, чтобы лакей обратился к гостям хозяина. Слуга должен вести себя так, словно никогда в жизни и слыхом не слыхивал, что в мире существуют такие диковинки, как бабушки и капуста.
Провинциальные слуги леди Поул утратили покой — они все время боялись совершить ошибку и никогда не были уверены, что делают все, как полагается. Даже их выговор служил поводом для насмешек. Лондонские слуги не всегда понимали провинциальный акцент (впрочем, и не особенно к этому стремились). Так, провинциалы именовали крыжовенный джем — кружовенным, смородинный — смородиновым и прочее в том же духе, а незатейливые петрушка и сельдерей были им гораздо роднее заморских спаржи и артишоков.
Лондонским слугам нравилось потешаться над провинциалами. Однажды они подали молодому лакею Альфреду тарелки с грязным, отталкивающего вида пойлом, сказав, что это французский суп и ему следует накормить им остальных провинциальных слуг. Частенько столичные слуги передавали через провинциалов послания помощнику мясника, пекарю и фонарщику. Послания эти были составлены из самых грубых и оскорбительных столичных словечек, которых провинциалы слыхом не слыхивали. Однажды, получив подобное сообщение, помощник мясника в сердцах заехал в глаз бедному Альфреду, а столичные слуги в это время прятались в кладовке и помирали со смеху.
Разумеется, провинциальные слуги, не переставая, жаловались леди Поул (которую знали с самого детства). Леди Поул видела, что старые друзья несчастливы в ее новом доме. Неопытная в таких делах, ее светлость не знала, как поступить. Леди Поул не сомневалась в правдивости старых слуг, но боялась своим вмешательством только ухудшить дело.
— Что я должна делать, сэр Уолтер? — спросила она у мужа.
— Делать? — удивился сэр Уолтер. — Ничего не надо делать. Предоставьте все Стивену Блеку. Скоро под его началом слуги станут кроткими, как овечки, и дружными, как стайка дроздов.
До женитьбы у сэра Уолтера был только один слуга — Стивен Блек, которому он безгранично доверял. В доме на Харли-стрит Стивена Блека называли «дворецким», однако обязанности его простирались гораздо шире обязанностей обычного дворецкого. Стивен Блек вел дела с банкирами и поверенными сэра Уолтера, изучал отчеты управляющих имением леди Поул, оплачивал счета, полагаясь только на собственное суждение, нанимал слуг, управлял их работой и выплачивал жалованье.
