Едва успела подхватить букетик розалий, даже не вдыхая аромата, полезла смотреть записку. А там было: «Прости, я больше не буду разбрасывать носки». Ну после этого мне тоже стало любопытно, и подойдя к цветочному изобилию, я принялась читать послания.
— «Прости, я больше не буду забывать выносить мусор», — прочел вслух Саша.
— «Прости, она мне вообще не нравилась, в моей жизни есть только ты, и я больше ни на кого смотреть не буду», — прочла я записку с самого огромного букета алых роз.
Стужев заметно напрягся, я же, вытащив цветы из воды, почему-то перехватила поудобнее.
— Да не буду я тебе изменять! — заверил Кощей-младший.
И взял следующий букет, чтобы прочесть:
— «Прости, любимая, я не хотел дарить тебе»… Генри!
— Ты не хочешь дарить мне Генри? — переспросила я. — Знаешь, а я почему-то даже не обиделась.
Стужев прекратил испепелять взглядом скелетона, обернулся ко мне, и на его губах заиграла улыбка. Такая счастливая-пресчастливая, и я забыла о букетах, магах и даже перспективах его поганого характера.
— Идем обедать, — предложил Саша.
— Идем, — согласилась еще ни о чем не подозревающая я.
Князь отшвырнул букет, подошел ко мне, подхватил на руки и, вынося из гаража, проникновенно добавил:
— А потом поедим, да?
— Что? — не поняла я.
Мне коварно улыбнулись, не отпуская с рук, поднялись по ступенькам, ногой дверь открыли и внесли в дом.
— Стужев, — до меня начало доходить, что, кажется, у некоторых термин «пообедать» несколько не сочетается, собственно, с классическим понятием, — а кухня в другой стороне.
— Стужева, прикинь, до недавнего времени это был мой дом, а испытывать все прелести склероза мне еще рано, — парировал Князь, взлетая по ступеням со мной на руках.
— Но… — начала я.
— Слушай, я такой голодный, — неожиданно признался Саша и, свернув на втором этаже в спальню, добавил: — А ты такая аппетитная.
— Стужев, я положительно отказываюсь в этом участвовать! — заверещала я, едва меня на постель уронили.
— Отказываешься? — Князь задумался, окинул меня взглядом, печально вздохнул и произнес: — Ну ладно.
Развернулся и вышел. Просто вышел, на ходу поправив волосы. Приподнявшись на локтях, я удивленно посмотрела ему вслед, но в следующее мгновение Стужев вернулся, закрыл дверь и, широко мне улыбаясь, стянул с себя майку. Удивленно смотрю на него, Князь тем временем отшвырнул майку и, не отрывая от меня взгляда, расстегнул ремень на джинсах.
— Стужев, ты чего делаешь? — с нескрываемым подозрением спросила я.
— Маргош, ты такая непостоянная. — Он скинул кроссовки и босиком, с расстегнутыми джинсами направился ко мне. — У нас, между прочим, долг перед страной, перед отечеством, президент, кстати, на улучшении демографии настаивает, а ты!
Нет, я серьезно поверила, что он вот так просто уйдет?! Какие мы, жены, наивные!
— Стужев, не смей! — прошипела я и предприняла попытку покинуть супружеское ложе.
— «Врешь, не уйдешь», — процитировал Князь бессмертное, хватая меня за ногу, и ловко избавив от кроссовок, добавил: — Между прочим, ты со мной еще по процентным ставкам не рассчиталась, Маргош.
Я простонала, бессильно уткнувшись лбом в покрывало. И зря! Эта озабоченная супружеским долгом няшка умудрилась в секунду стянуть с меня шорты.
— Стужев! — заорала я и развернулась.
Зрелище того стоило, Князь стоял, сминая мои шортики, и смотрел на меня большими голодными серо-голубыми глазами так, что отказать голодающему было бы уже просто бесчеловечно.
— Ладно, — устало согласилась я. — Но по-быстрому, потому что в отличие от тебя я именно есть хочу, а не заниматься улучшением демографических показателей.
— Всегда знал, что русские женщины — самые жалостливые в мире! — просиял Стужев.
Я лишилась дара речи.
— Слушай, Маргош, — невозмутимо продолжил Саша, — тебе так идут белые носочки… А давай мы тебе еще юбочку, так чтобы короче трусиков, и два хвостика забацаем, а?
— На школьниц потянуло? — прошипела злая я.
— Аниме пересмотрел, — сознался Стужев, — с твоей подачи, кстати, следовательно — ты виновата, следовательно — тебе отрабатывать. В общем, я тебе потом костюмчик подходящий найду, сейчас не до него как-то.
И кое-кто, с самым коварно-соблазнительским видом, начал склоняться над лежащей мной. Медленно, с самой провокационной улыбочкой и очень голодным взглядом.
— Саш, — прошептала я, чувствуя, как тает любое желание сопротивляться, — а ты случайно кровь не пьешь?
— Случайно — нет. — Он лег практически на меня, но свой вес ответственно удерживал на локтях, видимо, раздавить боялся. — Исключительно по праздникам, ну и когда чел с четвертой отрицательной попадется, она просто вкусная очень и редкая.
Меня передернуло.
— Расслабься, — прошептал коварный вампирюга, облизнув губы. — У тебя третья положительная, я ее не очень люблю, сладковато-приторная слишком.
— Стужев! — Мой истерический визг на весь дом заставил его только недовольно поморщиться. — Ты издеваешься?!
Невозмутимо пожав плечами, он улыбнулся и невинно заметил:
— Ну так, слегка.
Я облегченно выдохнула, а няшка коварная подмигнул и покаялся:
— На самом деле именно от третьей положительной всегда фанател, а четвертая она, знаешь, как улитки под чесночным соусом — деликатес вроде, но на вкус хрень непонятная.
— Стужев! Ты… ты…
— Йя-йя, — кося под немца отозвался Князь, захватывая в плен мои губы.
И мысли о кровопийцах умчались куда-то вслед за остальными мыслями, оставляя только одну — вот как у него получается быть настолько нежным. Таким бесконечно нежным, вкладывающим чувство любви в каждый поцелуй, в каждое прикосновение, вырывать каждый мой стон и с нескрываемым наслаждением заставлять стонать снова.
* * *
— Хватит на меня так смотреть, — недовольно пробурчала я.
— Как? — Стужев помешивал ложкой свой обожаемый борщ и продолжал с улыбкой смотреть на меня.
Сидели мы на кухне, в совершенном одиночестве, потому что Генри, Иван и привидение таскали в дом цветы, предварительно обрывая с них открытки с сообщениями. В доме уже царил аромат лилий, и цветы уже некуда было ставить, но их все равно заносили, потому что я имела глупость обмолвиться, что они красивые.
— Так «как»? — повторил вопрос Саша.
— Как будто ты совершенно голодный, — съязвила я.
Стужев, он вдруг выпятил нижнюю губу, подбородок задрожал, и эта морда кощеевская обиженно-печальным тоном:
— А я сегодня вообще ничего не кушал…
