Латиса терпеливо кивала. Было страшновато обращаться к каким-то неизвестным, причем даже не людям, но Шалье прав — не может же он контролировать каждый ее шаг.
— Ты знаешь и называешь всех по именам? — спросила, в конце концов. — Ни фамилий, ни должностей?
— Тайты народ малочисленный, — ухмыльнулся Шалье. — Если не знала. Нас не так уж много, половину населяющих эту планету я знаю лично.
— Почему малочисленный? — удивилась Латиса.
— Потому что мы вымираем, пусть и медленно, — спокойно пояснил Шалье.
— Как? Почему?
— Наши… женщины не хотят жить, — растеряно сообщил. Латиса подумала, что ослышалась.
— Как не хотят?
— Вот так. Очень легко умирают. Не от болезней или несчастных случаев, а просто потому, что жить не хотят.
— Почему?
— Никто не знает. Это длится уже много веков, но причину так и не выяснили.
Латиса задумалась.
— И ты говоришь, они у вас живут, как хотят и делают, что хотят?
— Да.
Она вдруг улыбнулась, вспомнив Гатиру, но тут же улыбку убрала, будто сделала что-то неприличное. Ситуация-то не из веселых.
— Может, их просто нужно взять в ежовые рукавицы? Заставить сидеть дома, воспитывать детей, заниматься хозяйством и готовить, к примеру. А единственные оставшиеся пару часов в неделю пусть делают, что хотят. Тогда и думать будет некогда, просто будут жить? Не пробовали?
Шалье улыбался.
— Почему не пробовали? Очень даже пробовали.
— И как? — с видом исследователя поинтересовалась Латиса.
— Получается, — спокойно сообщил Шалье.
— Как? — тут же пошла на попятную Латиса. Слова — это одно, но она видела, как это бывает на Гатире. И в жизни все гораздо страшнее. — Вы и правда устраивали им домашний принудительный арест?
Шалье с трудом сдерживал смех.
— Да, — серьезно подтвердил.
У Латисы в горле вдруг пересохло. Шалье и не думал прекращать улыбаться.
— Когда женщина понимает, что не хочет больше жить, она идет в пещеры, как ты. И отдает свою жизнь в руки мужчине. Он может делать все, что сочтет нужным, чтобы желание жить вернулось. Были и предложенные тобой меры — дети, хозяйство и отсутствие свободного времени.
Теперь Латиса смотрела почти с ужасом.
— Что? — раздражено спросил Шалье. — Ты же сама спросила.
— Ты меня можешь заставить делать, что угодно? — изумилась Латиса.
Он насупился.
— Ну, в общем да, могу.
— И каким образом? — вызывающе спросила Латиса, мгновенно разозлившись.
Шалье растерялся. От откровенной враждебности в ее взгляде почему-то стало больно. Блеск ярости в глазах напомнил о том дне, когда Мальтика узнала… Блеск, который затуманил, поглотил ее разум и больше не выпустил из своих цепких лап. Видеть подобного Шалье больше никогда не желал.
Он резко поднялся.
— Ближайшие дни я буду занят. Ты можешь делать все, что угодно. Тихого пути.
Смотря, как он уходит, неожиданно торопливо, Латиса так и не поняла, победила она только что или все же проиграла.
Над проекцией Стекляшки суетились крошечные, яркие точки. Живые существа. Живые куклы. Гууар так и лежал в центре хижины, только на бок повернулся, скрутившись колечком.
Так долго к этому идти и… никого. Давно уже Шалье не переживал такого острого приступа дикого, ноющего чувства одиночества. Он пережидал такие приступы, как не смертельную болезнь — главное помнить, что пройдет. Или хотя бы утихнет.
Ралье бы меня поддержал, подумал, по привычке прижимая ладони к клавиатуре. Было страшно. Неважно, нужно начинать. С искусственной уверенностью пожелав себе вслух удачи, он напечатал первую фразу. После ввода она возникала в голове Гууара, сказанная неестественным голосом, призванным, в понимании Шалье, имитировать божественный.
Ты был болен и стал здоров. Прими свою новую жизнь.
Гууар дернулся. Первый момент — самый важный, Шалье выстроил датчик тепла на градус выше обычного, чтобы увеличить его активность.
Я дал тебе новую жизнь.
Гууар поднялся и стал настойчиво мотать головой. Шалье ждал. Потом подопечный вскочил, судорожно оглядываясь и поспешил наружу. И застыл на пороге, разглядывая площадку духов с незнакомой статуей посередине.
Прислушайся.
Гууар не прислушался. Он глухо зарычал и угрожающе ощетинил гребень на голове.
Слушай дающего жизнь.
Гууар ответил грозным клекотом, вызывая на бой.
Слушай меня.
Шалье говорил до самого пришествия ночного тумана. Только тогда подопечный, наконец, сдался и послушно уселся у ног статуи, внимая божественному гласу. За несколько прошедших часов он сделал много глупостей: бился головой о землю, криками угрожал всему окружающему миру, убегал, но был остановлен приступом неконтролируемого, никогда ранее не испытываемого ужаса. Искал говорящего и не нашел, хотя вокруг не было мест, где можно спрятаться от его зорких глаз.
И вот Гууар смирился. Сидел перед статуей и не шевелился.
— Кто ты? — спросил вслух.
Мое имя Раан. Я создал то, что вокруг.
Гууар передернулся и замер.
— Я устал и хочу есть.
Шалье вздохнул и облечение нахлынуло с такой силой, что он просто уткнулся лбом в край стола. Только и успел нажать заготовленную заранее фразу.
Я вернусь, когда твой дух остынет.
Было ощущение, словно прошел по нуль-переходу несколько раз подряд. Гууар сживался с новым, оглушительным знанием. Шалье сживался с самой первой, самой крошечной удачей финала, к которому шел несколько лет. Время текло, разделяя экраном двух существ, вступивших на свой последний путь.
Когда Шалье смог вернутся к наблюдению, Гууар уже спал, забравшись в густую траву, чудом сохранившуюся после строительства, за хижиной, в которую не рискнул вернуться.
Язык яриц не содержал всех нужных слов и Шалье не был уверен, что Гууар понял все, как надо. Отсутствующие в речи стекляшек понятия высвечивались красным и Шалье приходилось перестаивать фразу. Но слова в языке яриц так быстро менялись и меняли свое значение, что уследить было почти невозможно. Автоматический анализатор помогал, но не всегда понимал новое верно и требовал постоянной проверки и контроля. В одиночку уследить еще и за словарем Шалье не успевал. Вот раньше, когда был жив Ранье… Они успевали все.
Один из боковых экранов привлек внимание — опять сборище вокруг старой самки. В этот раз она была увешана целыми рядами длинных костяных бус. Вот и кости врагов в ход пошли…
Шалье впервые пожалел, что датчики были вживлены только мужским особям. Как быстро, оказывается, может изменится иерархичность развивающегося общества. Когда они нашли Стекляшку, ярицы почти вымерли, потому как мужские особи женскими интересовались только в сезон размножения и никак не заботились ни о самках, ни о собственных детенышах. Даже наоборот, легко отбирали у тех понравившуюся им добычу. А теперь они сидели в позе преклонения и слушали самку!
