Пойдем, – кивнул Дарк, – нам о многом нужно поговорить.
– Ну, вот и все, теперь ты знаешь, как я дошел до жизни такой. – Дарк приподнял край смоченного холодной водой полотенца и глубоко затянулся душистой дальверийской сигарой.
Кофе в пластиковом стаканчике совсем остыл, именно этого и ждал Аламез. Горячая жидкость обожгла бы разбитые в кровь губы и причинила бы новые, к тому же бессмысленные страдания. Дарк не был неженкой, но относился к боли, как к необходимому злу. Если ее можно избежать, то грех не воспользоваться случаем, даже если кофе уже не будет таким горячим, бодрящим и вкусным.
– Ты бы прикрылся, что ли, – попросила Диана, рассматривающая барашки волн, бегущие по морской глади, и старающаяся не поворачивать головы вправо, где, развалившись на сиденье, отдыхал ее компаньон.
Вначале Дарк не понял, на что намекала Гроттке, но потом до него вдруг дошло, что вид обнаженного мужчины, пусть даже в ботинках и кое-как наложенных на ребра бинтах, дано выдержать далеко не каждому новообращенному моррону, тем более если он – молодая женщина. Диана стала бессмертной всего полгода назад, он тянул эту лямку уже так долго, что страшно было подумать. К детям нужно относиться снисходительно, прощать им наивность и примитивность только формирующихся жизненных ценностей. Прагматизм поселяется в голове с возрастом, когда ты нашел ответы на все «как?» и пытаешься понять «а, собственно, зачем?». Дарк не стал спорить, не тот момент, схватил первое, что попалось под руку, и прикрыл мужское достоинство.
– Смотрится великолепно, можешь оставить его себе, – проворчала Диана, пожалевшая, что не убрала подальше свой новый, только купленный по приезде в Варкану парик.
Волны с шумом бились о камни пустынного берега. Заброшенный пляж в двадцати километрах за городской чертой был хорошим местом. Здесь можно было отдохнуть, поговорить и, не опасаясь внезапного появления врагов, дождаться наступления темноты. Романтических настроений у обоих морронов не возникало. Вертящийся на сковородке грешник не думает о еде и уж, естественно, не задумывается, насколько эффектно выглядят со стороны его кульбиты.
– Значит, старина Конт затеял свою игру, – принялся размышлять вслух Дарк. – Дельце, видимо, важное, если он нас решил бросить.
– Мы не бездомные сироты, чтобы нас бросать, – вступилась за партнера по дальверийским приключениям Диана. – Он так решил и точка, хватит об этом. Подумай лучше, как нам быть?
– Действовать, – тут же ответил Дарк, скрыв изуродованное лицо под влажным полотенцем. – Ждать нам некого, мы остались вдвоем. От Гентара нет вестей, Миранда пропала. Оружия нет, попытка раздобыть мелочь привела к малым потерям. Кстати, я слышал, что симпатичные дальверийские туристки сорят медяками направо да налево. У тебя случайно деньжат не осталось или все на макияж ушло?
– Тысяча осталась, ваше Альфонское Величество, – немного поколебавшись, созналась Диана.
– Не густо, – причмокнул губами из-под полотенца Дарк, – но на кофе, сигареты и топливо для машины хватит, по крайней мере на несколько дней.
– Не обкуришься? – съязвила Гроттке.
– Скорее уж обопьюсь, – не обратил внимания на недовольное ворчание напарницы Дарк, – да и ездить, чувствую, много придется.
– Как быть с «Вольным клыком»? – спросила Диана и, не получив ответа, решила напомнить Аламезу одно прискорбное обстоятельство: – У них Миранда.
– Сомневаюсь. – Скомкав высохшее полотенце, Дарк выбросил его в окно. – Донато Лорд. Те, кто пишет законы, нарушают их в первую очередь. Но даже если наш Викторо действительно чтит Ложу, то все равно в его сказке кое-что не сходится. Изгоям-оппозиционерам плевать на догматы и традиции, их внутренний мир – необузданная стихия разрушения, их объединяет общая ненависть и жажда отмщения. Они возненавидели бы любого, кто расправился бы с их обидчиком, их кровником. Нет, они не стали бы вмешивать в свои дела чужака, тем более таким глупым образом.
– Так, значит, твоя красавица у Донато?
– Не факт, – покачал головой Аламез. – Викторо мог просто использовать случайное стечение обстоятельств в своих целях. Обезумевший от ненависти к вампирам моррон устраивает очередную кровавую баню. Старгородская история повторяется, а он тут вроде бы и ни при чем.
– А если...
– Послушай, – перебил Диану Аламез, – у вампиров всегда все очень сложно, неоднозначно и запутанно, а после побоев у меня слишком болит голова, не хочу морочить ее головоломкой с множеством неизвестных.
– Невероятно, просто поверить не могу! – Гроттке развернулась лицом к соседу, в глазах девушки светились боль и презрение. – Ты хочешь бросить в беде женщину, с которой прожил полгода?!
– Пешка – фигура разменная, почти всегда погибает, и только в одном случае из ста ей выпадает шанс стать королевой, – как ни в чем не бывало произнес Дарк и зашарил в бардачке в поисках новой сигары. – Я сделаю все, чтобы спасти Миранду, но плясать под чужую дудку не собираюсь. Неужели ты не видишь? Меня, как трамвай, поставили на рельсы и включили мотор. Викторо хочет, чтобы я расправился с его врагами, заявился в их логово и перебил бы как можно больше «клыков», желательно всех.
– Ладно, Дарк, беру свои слова обратно. Ты не подлец.
– А подлецом ты меня и не называла.
– Не цепляйся. Что делать будем?
– Ждать, Диана, ждать, спать и набираться сил до самой встречи с посыльным Викторо, – ответил моррон, выходя из машины и ложась животом вниз на горячий песок.
Через несколько секунд послышался богатырский храп. Последствия побоев не смогли помешать крепкому сну, как, впрочем, и яркие солнечные лучи, обжигающие беззащитную, едва розовенькую спину моррона.
Мы – слезы этого мира, внебрачные дети, обреченные на страдания, вечные скитальцы и изгои, вынужденные прятать свои лица в тени и приспосабливаться к другим, вместо того чтобы жить полноценной жизнью. Свобода, равенство, спокойствие – об этом мы даже не можем мечтать. Прятаться по лесам и кочевать по диким степям – вот наш жалкий удел. Люди отняли у нас все, люди присвоили себе право распоряжаться чужими судьбами, люди поплатятся за свои злодеяния. Верь, друг мой, когда-нибудь наступит наш день!
Письмо обрывалось. Диана не знала, кому принадлежали эти строки и дошли ли они до адресата. Наверное, нет, иначе как бы пожелтевший и обветшавший от времени лист бумаги четырехсотлетней давности попал в руки Конта?
«Зачем он вложил в папку письмо озлобленного шаконьеса, получеловека-полуорка? Ведь в нем же нет никакой полезной информации, одни лишь эмоции и злость. Оно написано желчью, а не чернилами», – размышляла Диана, в который раз за последние три дня просматривая содержимое папки, переданной ей Контом незадолго до отъезда в Баркану.
