И тут Линден ощутила, что больше не может стоять, и почти рухнула на стул. На губах Ковенанта застыл немой крик сочувствия. Чтобы сдержать нервную дрожь в руках, Линден сунула их под себя и тихо, но отчетливо продолжила свой рассказ:
— Моя мать обвинила во всем меня. Она продала дом и коз соседу, который завел на отца дело, и таким образом смогла оплатить судебные издержки и мои больничные счета. Каждый раз, когда на нее нападала хандра, она начинала обвинять меня в том, что я убила ее дорогого муженька. Все остальное время она ела меня поедом за то, что я, по ее мнению, послужила причиной его смерти. Она нашла работу в каком-то благотворительном комитете (она не мыслила себе иной работы, кроме как связанной с церковью), и мы поселились с ней в унылой каморке. И во всем опять была виновата я. Она считала, что с восьмилетнего ребенка можно требовать как со взрослого.
Линден еще долго могла бы говорить, выплескивая все, что накопилось за всю ее безрадостную жизнь, но Ковенант мягко прервал ее:
— И ты никогда не смогла простить. Ни его, ни ее.
Линден оторопела. И это все, что он почерпнул из ее длинного мучительного рассказа? Из того самого факта, что она отважилась ему все это рассказать?
Она вскочила на ноги, в одну секунду оказалась рядом с гамаком и закричала Ковенанту в лицо:
— Да, черт побери, ты, как всегда, прав: я не простила их! Они сделали все, чтобы я тоже покончила с собой!
Стала служанкой Презирающего.
— Всю жизнь я из кожи вон лезла, пытаясь доказать, что они этого не добьются!
Глаза Ковенанта сузились и буквально пронзили Линден взглядом. Жесткая складка у губ, внезапно еще более осунувшееся лицо заставили ее вспомнить о том, что он тоже знает о попытках самоубийства не понаслышке. Он был отцом, супругом, но вынужден был отказаться от семьи из-за своей неизлечимой болезни. И все же он живет. И борется за жизнь. И сколько раз уже она видела, как в любом своем поступке он не позволяет ненависти и разочарованию одержать над собой верх. Так что, даже, несмотря на все, что она ему сейчас рассказала, он не поймет ее.
— Так ты поэтому считала, что людям не следует делиться друг с другом своими сокровенными секретами? Поэтому не желала слушать, когда я начал тебе рассказывать про Лену? Ты боялась, что я скажу что-то такое, что придется тебе не по нутру?
Линден захотелось завыть, как обезумевшему ребенку, но она задавила крик в себе: ее видение открыло ей, что Ковенант искренен в своем стремлении ей помочь. Еще ни один человек не относился к ней с такой участливостью и вниманием.
Потрясенная, она медленно опустилась на стул, ища в его граните стабильности и поддержки.
— Линден… — начал Ковенант со всей нежностью, на которую были способны его охрипшие связки.
Но она перебила его:
— Нет. — Она снова выставила защиту. Он никогда ее не поймет. Или наоборот: понял даже слишком хорошо. — Не потому я избегала таких разговоров. Да, я не простила родителей, и мне абсолютно безразлично, что об этом думают другие. Просто с детства терпеть не могу исповеди. Ни свои, ни чужие. Не вижу в них ни малейшего смысла. Зачем мне знать, что там тысячу лет назад произошло между тобой и Леной? Ты был тогда совсем другим. И ты искупил вину. Но для меня-то что это изменит? А вот ты себя этим только постоянно мучаешь: каждый раз, вспоминая об этом, ты уверяешь себя, что ты насильник и убийца. И вытягиваешь свой древний грех из прошлого в настоящее. Так тебе никогда не избыть своего комплекса вины. Со мной происходит то же самое, когда я говорю о своих родителях, но разница состоит в том, что мне тогда было только восемь и остальные двадцать два года я потратила на то, чтобы изменить себя.
Ковенант с трудом оперся на край гамака, приподнялся и застыл, как нацеленная стрела.
— Да, ты запихала все это поглубже. И позволяешь этому отравлять себя ежесекундно. Ты казнишь себя за то, что изменить была не в силах. Ты не можешь простить себя и потому отказываешься прощать других.
Линден не могла отвести глаз в сторону, ее чувства пришли в полное смятение. Она хотела возразить, но не нашла, что ответить
— Чем ты лучше Кевина? Ты обвиняешь себя за то, что тебе не по плечу справиться с мировым злом? Ты мысленно убиваешь своего отца, потому что не в силах вынести сознание собственной беспомощности? Значит, лучше уничтожить все то, что любишь, если уж ты не в силах это спасти?
— Нет. — А в мыслях билось: «Да. Не знаю». Слова Ковенанта пронзили ее насквозь. Даже не обладая способностью проникать в другого, он заставил ее сердце сжаться от боли. То, что в день смерти отца пустило в ней глубокие корни, теперь зашевелилось, корчась под бескомпромиссным взглядом Ковенанта. — Я не любила отца. Я не могу. Если бы я его любила, то была бы не в состоянии жить.
Линден хотелось скрыться, убежать, защитить свое скорбное одиночество. Но она не смогла. Она устала убегать и прятаться. Не в силах ответить на сочувствие Ковенанта словами, она взяла со стола фляжку с «глотком алмазов», протянула ему и дала выпить столько, чтобы он мог спокойно заснуть.
Сон разгладил морщины на лице Ковенанта, и тот уже не был похож на ее отца.
Линден села и, закрыв лицо руками, погрузилась в свои мысли. Ковенант прав: она не может простить себя. Но она не сумела объяснить ему почему. Мрак все еще был в ней, и она пока не знала, как ей с этим жить дальше.
Линден не спалось. Она снова и снова переживала в мыслях тот летний день из своего детства, как бы пытаясь увидеть нечто, что раньше ускользало от ее внимания. Она сама сняла все защитные барьеры, и крик восьмилетнего ребенка отдавался в ее мозгу, будя эхо мелких деталей. Никогда еще она не позволяла себе так откровенно и подробно вспоминать об этом.
И все же разговор с Ковенантом имел свои плюсы: наконец-то она хотя бы частично разрядилась. Никогда раньше она не позволяла себе такой вольности на людях, а оказывается, это было просто необходимо: только сейчас она наконец поняла, в каком неимоверном напряжении прожила все эти годы, не позволяя себе расслабиться ни на минуту. Как же зачерствела ее душа! Ей слабо верилось, что этот процесс обратим, но теперь все же появилась хоть крохотная, но надежда.
Она вернулась в свою каюту и, хоть и опасалась, что во сне опять начнутся кошмары, все же забралась в гамак и позволила «Звездной Гемме» укачать себя на волнах моря.
На следующее утро Линден почувствовала себя отдохнувшей и свежей. Однако на обычный утренний осмотр Ковенанта она отправилась не без трепета, абсолютно не представляя, как он сегодня будет себя с ней держать. То, что произошло между ними вчера, должно было изменить их отношения. Но как?
