На Конана варвара жена поэта смотрит с восторгом, приплясывает, губки облизывает, а на меня – командира морального патруля, благородного графа, наместника литературы на Планете Гармония, поединщика и стихоплёта – мимолётное внимание, словно я – ощипанный поэтический голубь Прозы.
Не нужно мне внимание неблагородной; удивительно и обидно, будто в сумерках бежал, да на березу наткнулся». – Вы встретили незваных гостей и не готовы к женской поэтичности; разве допустимо, чтобы женщина предстала перед мужчинами в войлочных туфлях и в бигудях, будто вас заколдовали в средней школе, где стихами подтирают пятна от кошек?
Войлочные туфли – позор, комедийный атрибут артистов погорелых театров.
Бигуди, всё равно, что стакан с алкоголем в левой руке благородной институтки и сигарета в нежных губах её.
— Я не ждала гостей, и даже кловунов-культуристов не чаяла! – жена художника внимательно смотрела в глза графа Якова фон Мишеля, подошла, мягко положила руку Джеку на талию – на всякий случай, вдруг, у командира бригады морального патруля в панталонах запасная нога. – Если бы ждала, то подготовилась по высшему разряду, даже… не скажу что, но вы меня понимаете, благородный патрульный; свет далеких шалуний трепещет в ваших очах, как трепещет моё сердце.
Ах, не могу, не совладаю с собой, несчастная! – жена художника заломила руки, но красиво, заученно, выверено (Элен с досады топнула ногой, а мужчины открыли рты, тяжело дышали, но рук на себя не накладывали по причине несчастной любви).
— Не подготовились – не оправдание для женщины с детородными функциями! – граф Яков фон Мишель откинулся на мягкие подушки, красиво размахивал правой рукой, бил по словам – так конюх на конюшне избивает госпожу кнутом. – Солдат всегда готов к бою, а женщина – к неожиданной беседе с благородным поэтом.
На моей Планете Гармония вы никогда не застанете благородную поэтессу, художницу, музыкантшу – любую нашу женщину или девицу в мантильке, не застанете в дурном виде, словно она жевала траву с баранами
В любое время ворвитесь с поэтическим обыском в любой дворец, и вас приветливо встретят с фаготами и моральными танцами.
Месяц назад до глубокой ночи длился фестиваль изящной словесности, посвященный привольному делу поэтов; душевно, с подъёмом, даже дитя заслушается и положит голову на плаху литературы.
К величайшему нашему удовольствию, но неожиданно, да-с, совершенно без усердия, первый приз достался не князю Мышкину фон Глаубергу, а графу Почтенову Милегю Йокогаме.
Граф Почтенов Мигель, как услышал о своей поэтической победе, так с лица спал, даже в обморок упал три раза; очнулся совсем, руки белые тянет ко мне, умоляет, чтобы я немедленно бежал в его дворец и сообщил жене и дочери о неожиданной, как рифма к слову «залёт» победе.
Я отнекивался, кусал с досады вафельную трубочку, ссылался на поздний час и вьюгу, а затем приложил руку к сердцу – билось у меня сердце, и признался графу Почтенову:
«Как же возможно, милостивый государь, чтобы я среди ночи без приглашения ворвался во Дворец к благородным дамам на чай с блинами.
Тягостно мне, я же не медведь, а медведь по инстинктам с балеринами погорелых театров живёт».
Но граф Почтенов Мигель Йокогама уговорил меня, называл маточным молочком, льстил, нахваливал мои таланты в пении и музицировании, даже в краску вогнал, чуть ли не руки мои целовал, восторженный академик по классу флейты.
Уговорил, даже спел на прощание «Храни, Вас, муза»!
Польстил.
Я же воспламенился, в горячке во Дворец Почтеновых вбежал – как добирался, не помню, лишь – пятна, смех балерин погорелых театров, литые мускулы варваров.
Свет в окнах Дворца притушен, лишь из окон дворницкой тихая музыка льётся расплавленным золотом.
На стук через минуту открыли мне дверь — графиня Почтенова Маргарита ибн Ева – благородная женщина, жена графа Почтенова – засмотришься, под омнибус попадешь.
Спала до моего прихода, но дело женское знает – встретила надушенная, свежая, в горностаевой шубке, подозреваю, что на обнаженное тело накинута шубка, юбка – под ней обязательно нет белья, потому что времени мало на прихорашивание, но что не видно – не обидно.
Вуалька, кокетливая шляпка с пером страуса, туфли на высоченных каблуках, в руках скрипка – укор балеронам погорелых театров.
Не ждала, но возле кровати в опочивальне у благородной дамы обязательно – тазик для быстрого омовения, музыкальный инструмент, книжка с закладкой на нужной странице, комплект одежды быстрого одевания, туфли – всенепременно на высоченных каблуках
Я поклонился, сбивчиво стихами сообщил о нежданной радости, что граф Почтенов приз первый завоевал, даже не капризничал и не размахивал гусиными перьями, как поступил бы поэт-задвижник.
Благородная графиня Маргарита ибн Ева на миг побелела от известия, качнулась, но затем взяла себя в руки, наружно радости не показывала, но ноги её подкосились, упала в кресло, руку мне протягивает, называет милым вестником правды, Гермесом литературной революции.
«Ах, граф Яков фон Мишель!
Видела сегодня соловья во сне и розу.
К счастью, обязательно к счастию; если кто из благодетелей скажет, что я ошиблась, то не поверю, уйду в пустыню, обвиню себя в нечувствительности, но идею, что мой муж – гений, не вырву из сердца.
Дочь наша графиня Светлана Мигель Йокогамовна спать изволит; ступайте, граф, разбудите её, сообщите о победе батюшки, и голуби Мира взлетят над вашими головами, словно вы их подкармливайте с детства.
Не откажите в любезности, граф Яков фон Мишель, разбудите графиню Светлану – добро произрастает добром.
В ином случае я бы вас не просила об одолжении, но сейчас преисполнена восторга, ножки подкосились, даже мелодия в голове звенит праздничная; рыбьи пузыри мелькают в очах.
Я сорвался с места, не думал о нарушении морали, потому что – без задних дурных помыслов, а, если без нечистого в мыслях, то можно и в баню к девицам благородного института войти.
Добежал до опочивальни графини Светланы, осторожно в золотой колокольчик, что на двери, позвонил, ветром тронул струну.
«Кто беспокоит меня?» – через три секунды – я нарочно отмерял по золотому хронографу (работа графа Брегетта фон Сейко) – мне ответил прелестнейший оперный голосок.
Я представился, объяснил, что по чрезвычайному радостному делу от батюшки – самовар бы раздуть ботфортом.
Через тридцать одну секунду дверь отворяется; графиня Светлана предстаёт передо мной во всей свежести молодости, красе – хоть в театр с ней иди без подготовки.
