Снежка кивнула, но всё-таки спросила:
— А ты-то сам заклинание пропустишь, это как?
Гаор улыбнулся и потрепал её по голове.
— Ничего, Снежка, договорюсь я с Матерями, простят они меня.
Он легко вскочил на ноги и подбежал к перекладине.
— И-и-эхх! — громко выкрикнул он, подпрыгивая и с лёта выходя на большой круг.
Снежка восторженно ойкнула.
С училища Гаор помнил, что высший шик в тишине, чтоб даже дыхания слышно не было, но сейчас сопел, кряхтел, охал и даже что-то выкрикивал на выдохах, рассчитывая, что Мажордом на такое безобразие и "нецивилизованность" точно прибежит.
И своего он добился.
— Этто что такое?! — совсем по-начальственному рыкнул Мажордом.
Гаор как раз был в стойке на брусьях. Он, мягко качнувшись, перешёл в упор на руки и сел боком. Перевёл дыхание и сверху вниз насмешливо посмотрел на Мажордома.
— Ты что, — удивлённо спросил Гаор, — совсем тёмный? Гимнастики никогда не видел?
Насмешка и косвенный упрек в "нецивилизованности" сделали своё дело. Мажордом если и собирался, убедившись, что это не запретное "моление дикарское", а вполне законная тренировка по хозяйскому приказу, отправиться на дальнейшие поиски, то, услышав от полуголого лохмача такое, вспылил и начал ругаться. Гаор, по-прежнему сидя на брусьях, отругивался в полный голос, вполне сознательно дразня и заводя Мажордома. Состязаться в язвительных насмешках Мажордом не умел, давно привыкнув сразу переходить к побоям.
— Ты, хам, дикарь! — бушевал Мажордом.
Гаор, кивая, выслушал очередную тираду и начал ответную:
— Я говорил тебе, что ты…
Лихие армейские и фронтовые обороты заставляли Мажордома краснеть и переходить на характерный для всех Ардинайлов визг.
Со своего насеста Гаор видел, как шевелятся кусты, и сообразил, что Снежка поручение выполнила и теперь в кустах, похоже, собираются слушатели. Ну что ж, пусть получат удовольствие.
— Ну, чего ты заходишься? — участливо спросил он Мажордома. — Ну, не знаешь, ну, тёмный, необразованный, так ты ж всю жизнь здесь безвылазно, вот поездил бы по торгам да отстойникам, знаешь, как бы образовался.
В кустах зафыркали, и Мажордом судорожно оглянулся.
— Ну вот, — укоризненно сказал Гаор, — разбудил всех. Одно беспокойство и беспорядок от тебя, а ещё Мажордомом называешься. Ты хоть знаешь, что это слово означает? — и укоризненно покачал головой, так как потерявший голос Мажордом просипел что-то непонятное. — Ну, вот видишь. Есть такая птица, попугай, всякие слова говорит, а ни хрена не понимает. А ты всё-таки… человеком родился.
И, решив, что спектакль пора заканчивать, так как небо на востоке стало голубым и уже заметно порозовело, спрыгнул вниз. Мажордом отшатнулся.
— Всё, — жёстко сказал Гаор. — Вали отсюда и не мешай мне, а то я на тебе тренироваться буду.
В кустах зашелестело и стихло. Мажордом снова оглянулся.
— Я тебе ещё это припомню, дикарь, — сказал он уже гораздо тише, но по-прежнему угрожающе.
— И что? — спокойно ответил вопросом Гаор. — Слышишь, люди уже на работу выходят. Да, мне до обеда отсыпаться велено.
Мажордом, помедлив, кивнул:
— А после обеда? — спросил он, явно что-то обдумывая.
Гаор пожал плечами. В кустах вдруг звонко защёлкал соловей, Гаор с невольной улыбкой повернулся на свист и, когда ушёл Мажордом, не заметил. Он не спеша с удовольствием закончил тренировку, будто выполняя положенную по программе растяжку, поклонился солнцу, приветствуя Золотого Князя, Огонь Небесный, подобрал со скамейки свои тяжёлые от осевшей на них росы футболку и куртку и лёгкой "разминочной" рысцой побежал к дому. Как раз успеет в душ перед завтраком. На душе у него было так легко и свободно, будто самая главная беда миновала. Видно, Матери набольшие и в самом деле всё поняли и простили его.
Огромный дворец спал, но внизу, в казарме, уже суетилась рабская обслуга. Душевая оказалась набита битком мужчинами и парнями из третьей спальни, и Гаору пришлось подождать, пока освободится кабинка. Никто его ни о чём не спросил, как и он спокойно не заметил, что многие смывают и вычёсывают набившуюся в волосы землю. Только Старший по спальне, отжимая из волос и бороды воду, мимоходом бросил:
— Хозяина возил?
— Да, — ответил Гаор, проходя в освободившуюся кабинку. — За полночь вернулся. Велено до обеда отсыпаться.
Старший кивнул и ушёл, а Гаор стал мыться.
И только уже завалившись спать после завтрака, он мимоходом подумал, что рано радуется: ведь хозяйский главный праздник вечером, а там ему Мажордом любую пакость может устроить, но усталость оказалась сильнее опасений, и он заснул, не додумав.
Везение продолжалось. Вечерний большой приём исключал развлечения с травлей и прочими удовольствиями. Правда, понял он это потом. А тогда как раз к обеду он не только проснулся, но и полежал с закрытыми глазами, работая с папкой. Возня и смешки уборщиков в спальне и коридоре не мешали ему. А после обеда его послали с электриками проверять иллюминацию в парке. Что было даже приятно. И само по себе, и тем, что парни в бригаде оказались все из третьей спальни, толковые, деловитые, а кое в чём и такие мастера, у которых опять же не грех поучиться. Работали без спешки и суеты, но и без остановок, и всё у них было готово и проверено вовремя.
Они уже шли в казарму, когда его окликнул Мажордом.
— Рыжий! Переоденься на выезд, но без куртки. Будешь принимать машины гостей.
Распоряжение выглядело вполне разумным и не таило никакого подвоха. На первый взгляд. Поэтому Гаор кивнул:
— Понял, Мажордом, — и побежал выполнять приказание.
В казарме была та же суета, живо напомнившая ему училищные смотры и проверки. Гаор быстро переоделся, тщательно расчесал кудри, бороду и усы и побежал к парадному подъезду. Там, в тени от кустов, уже стояли Летняк и Весенник, и темнобородый мужчина, которого Гаор уже не раз видел в гаражах, но, как зовут, так и не знал. Все трое в белых рубашках, хороших брюках и ботинках. Гаор подошёл к ним. Темнобородый оглядел его и кивнул:
— Я Первак, старший здесь.
— Понял, — кивнул Гаор и представился: — Рыжий.
— Принимаем машины и отгоняем к гаражу, и подаём потом по вызову, — негромко объяснял Гаору Первак. — Если шофер свободный, девки в восточное крыло отводят, — Первак кивком показал куда-то себе за спину.
Гаор посмотрел и увидел трёх девчонок-подавальщиц в белых кружевных фартучках поверх тёмно-серых, но новеньких платьев…
— Им и охране там накрыли, — продолжил Первак. — А если, — он усмехнулся, — как мы, то просто показываем, куда ехать. Да, и язык не распускай, чего здесь и как.
