— Поймешь, когда достигнешь конца. Угурмы живут в долине и по ту сторону горной цепи. А за долиной река, ещё более величественная, чем Явор. Наши предки приплыли сюда очень давно.
— Статуи у гробниц… — вспомнилось Кальдуру. — Это предки?
— Да.
— Почему у них клыки?
— Когда-то мы все были чудовищами. Так было нужно. Пока вода с горных вершин, свежий воздух и сама эта земля не очистила нас. Про прошлое мы говорим: «этой страны давно уже нет. И нет дела до этой страны».
От этих слов Кальдуру стало не по себе. Старик не делился с ним сказками или мифами. Он прямо говорил о том, что раньше они служили Морокай и были чудовищами. Но хотя бы сейчас они свободны.
— А что значат татуировки?
— Татуировки ничего не значат. Они чтобы защищать. От зла всякого и внутри, и снаружи. Но в основном, чтобы злые духи не проникли нам в голову и не заставили нас совершать зло, которые мы бы хотели изъять из своей природы.
— Вы нам поможете? — спросил Кальдур, когда всё немного уложилось в него в голове.
— Мы уже помогаем. И мы уже посовещались.
— И?
— Самый древний храм, как мы знаем, стоит на вершине Умудзука. С него сошла ваша Госпожа и пыталась учить нас ремёслам, пока Её не прогнали в первый раз.
— Прогнали? — прошептал Кальдур, его глаза забегали, он всё пытался подобрать слова. — Потому что… потому что вы... всё ещё поклоняетесь Мраку?
— Потому что больше мы никому не поклоняемся, — улыбка старика стала натянутой. — Мы почитаем Мрак, как самое древнее и первое из событий. Как самый древний из наших домов. Из которого пришли мы все. Даже твоя Госпожа. Но мы не поклоняемся ему. Не нужно любить то, что никогда не полюбит тебя. Мы любим землю, скот, родителей, супругов и детей. Ты поймешь когда-нибудь. Правда, это будет в самом конце.
Кальдур заставил себя промолчать и не спросить, правда ли всё остальное, что о них говорят. Старик указал в сторону горы на горизонте почти треугольной формы, которая была чуть выше всех остальных и почти полностью закрыта туманной дымкой.
— Это Умудзук? — Кальдур поднёс ладонь ко лбу и всмотрелся вдаль.
— Нет. Смотри внимательнее. Это малыш Сахчах. А вот серое пространство за ним, это не облако и не горизонт — это Умудзук. Вы пойдёте туда.
Виденье 20. Вся боль мира
***
Снилась ему поздняя весна в родной деревне.
Сразу после посевной начинались свадьбы. Почему-то начало лето или последние дни весны считались для них самым лучшим временем. Из соседних деревень вместе с женихом и невестой приходили гости, и там же — на гуляниях, зачастую формировались новые пары.
Девушку звали Хаим. Была она высокой и нескладной, по-своему красивой, но Кальдура больше привлекла её нелюдимость. Парни не хаживали за ней из-за роста, а девушки дружить не хотели, а она этого и не искала. Смело приходила одна, веселилась себе на уме, пела, танцевала и шутки ради перепила не одного крепкого мужчинку.
Года три на неё поглядывал Кальдур, а она на него, но подойти он так и не решился...
***
Аккуратный пинок в голову разбудил его. Следом последовала медвежья ладонь Дукана, которая оторвала его от соломы, встряхнула, так что у него что-то хрустнуло в шее, и бросила на пол, словно мешок картошки.
— Вставай, вонючка! — взвизгнула на него Хизран. — Уже обед!
— Что такое?.. Куда?.. — промямлил Кальдур, пытаясь продрать глаза и понять где он вообще находится.
— Девушка будет нашим проводником, — буркнул Дукан. — Выходим через пятнадцать минут.
— Пока муж не проснулся. Он меня одну не пустит. Торопись же, вонючка! — она снова отвесила ему аккуратный пинок. — Воды вам согрела умыться. Стынет уже.
Кальдур застонал и начал вставать.
***
За столом царило молчание. Бабушка Хизран почти не смотрела на них, разложила еду по тарелкам и жестом попросила принять припасов в дорогу, в чём ей не отказали, конечно же. Дукан поблагодарил бабушку изящным поклоном и подарил в ответ небольшой драгоценный камушек, который бабушка тут же спрятала под подол платья. Анижа держалась за голову и постанывала, от еды отказалась, но пыталась выпить как можно больше воды и травяного чая. Розари и Кальдур снова приняли на себя весь удар гостеприимства и выдержали его с лёгкостью, снесли всё предложенное со стола. Дукан курил подаренный табак и что-то прикидывал в голове.
— Ты уверена? — спросил он девушку. — Что хочешь идти с нами?
— Я привела беду в село, мне и отводить, — отмахнулась Хизран. — Со мной за четыре дня туда дойдёте, ну за пять. Я знаю тропы. А если ваши враги сюда придут — вы уже будете далеко. О чем тут люди и расскажут.
— Ты серьёзно? — спросил Дукан. — Я конечно не спец, но гора такая высокая и так далеко, что бы прикидывал на месяц.
— Без меня вы там и правда месяц плутать будете. Пока до горы дойдёте. И подниматься я туда не буду. Только до склона проведу. Умудзук — это Гора Мертвецов, нам туда нельзя, запретное место.
— Почему?
— Ну, проклятие там, злые силы, плохая энергия и всякое такое. Нельзя туда ходить.
— А нам значит можно?
— Конечно, вы же не мои родичи, — девушка рассмеялась. — Дураку только и в гору лезть, да ума набираться. Тем более, вы сами передумаете, как прохладно станет, да дыханье сопрёт от высоты. Туда чтоб добраться вам штук двадцать проводников понадобиться, чтобы они тащили вас волоком и вещи ваши донесли. Ну попробуете, коль смелые такие.
Бабушка вдруг разразилась длинной и ядовитой тирадой, Хизран её выслушала и ответила спокойно.
— Нам что-то нужно знать? — спросил Дукан, выдержав небольшую паузу.
— Нет. Бабушка просто говорит, что если со мной что-то случится, она вас проклянёт. Говорит, что вся боль мира обрушиться на вас и поглотит, как Древний Змей.
— Это, и правда, опасно, — мягко вставил Кальдур, с опаской поглядывая на бабушку.
— Правда опасно, — поправила девушка, — это быть в горах и не знать горы. У нас не принято оставлять в беде. Я должна убедиться, что вы дошли до склона, а дальше уже дело вашей глупости. Могу проводить назад в долину сразу же. Вот это было бы отлично, но вы не согласитесь.
— Не согласимся, — подтвердил Дукан.
— Вот и я так подумала. Ладно, собираетесь, мне ещё надо вам теплых вещей выклянчить старых и которых не жалко. А то замёрзните там. А горы долго мертвецов не отпускают.
***
К вечеру они были уже далеко и потеряли деревню из виду. Хизран старалась выбирать им маршрут наиболее пологий и с меньшим количеством препятствий, на которые необходимо было карабкаться, но взамен держала жестокий и энергичный темп. Если они начинали плестись и жаловаться, она ругала их на чём свет стоит, и брала жалостью — мол бедную девочку затащили невесть куда, а муж дома голодный и похмельный ждёт. На очередной подошве между вершинами, Хизран вняла их мольбам и притормозила.
— Я тут всё думал, — Дукан догнал её и отвел в сторонку. — Когда те люди схватили тебя. Они говорили с тобой не нашем языке. И ты им отвечала. И это был не язык угурмов. На каком же тогда языке вы общались? Ты знаешь язык темников?
— Не знаю я никаких "немников". Они говорили на нашем древнем наречии, и я едва их понимала. А что?
— Ничего. Понятно, — холодно ответил Дукан.
— А правда, что вы едите людей? — Кальдуру догнал их и решил развеять скуку и мрачное настроение Дукана.
— Конечно, из чего по-твоему был вчерашний суп? — выждав пару мгновений тошноты и бледности Кальдура девушка рассмеялась. — Это был баран. Прям как ты. Баренее некуда. А если серьёзно говорить... В горах бывает тяжёло. Иногда люди теряются и им можно делать всё, чтобы выжить. И есть всё, чтобы выжить. Таких историй было немного, но такие бараны из долины, как ты, слышали только их. И переврали. Языки бы вам поотрывать ваши злые.
— Ничего не я не переврал… — попытался оправдаться Кальдур.
— А ну цыц! — с лихой улыбкой пригрозила ему девушка. — Будешь валенок раскрывать свой — украду и посажу к остальным баранам. Мы как раз будем с мужем своё стадо собирать. Он у меня живчик, много потянет!
