Заплечных дел мастер прилагал гигантские усилия, чтобы освободиться — тощие мускулы напрягались под потной кожей, как верёвки. Первей усмехнулся — при заклятьи «клей» человек держит себя сам. Одни мышцы тянут вперёд, другие назад, а в целом человек цепенеет в той позе, в которой его застигло заклятье.
— Ваше преосвященство, вы можете говорить, — разрешил Первей. — У вас есть вопросы?
— Кто ты? — обрёл голос главный инквизитор.
Рыцарь смотрел ему в белёсые глаза, где вместо привычной жестокой самоуверенности плавал липкий страх. Паук мечтал поймать жирную муху, а получил в паутину шершня.
— Я Исполнитель. Исполнитель Приговора.
— Как ты смеешь! Я представитель Святого Престола!.. Его Святейшество папа…
Первей улыбнулся.
— Насчёт папы я не имею никаких указаний. Возможно, его Приговор ещё впереди. Но ваше время истекло, господа инквизиторы. Всё, молчи, — главный инквизитор поперхнулся и забулькал невнятно, захрипел, пытаясь что-то добавить. — Вам не позволено выбирать свою смерть. Вы умрёте такой же смертью, на которую обрекаете ваши жертвы — сгорите заживо, и не оставите после себя ни потомства, ни праха, ни имени. Более того. Конечно, судить не мне, но я полагаю, этот ваш круг — последний, и вы навсегда уйдёте в небытие. Аминь.
Рыцарь начал собирать бумаги, разложенные на столе, в кучу. Выглянул за дверь, где неподвижно, как статуи, стояли замороченные стражники.
— Ты, ты, ты и ты. Принесите соломы и дров, да побольше. И факелов, сколько есть. В подвалах есть ещё узники? Капитан!
— Да, — стеклянным голосом произнёс капитан стражи.
— Ведите всех сюда.
«Первей, не делай этого. Не делай, слышишь?»
* * *
Они толпились у входа в камеру пыток, грязные и оборванные женщины, пожилые, средних лет, молодые и совсем девчонки. Человек двадцать. Враги рода человеческого, исчадия ада, подлежащие сожжению живьём во славу Господа и Святой церкви. Некоторые едва стояли на ногах, носящих следы пыток. И все, как один, завороженно смотрели, как их мучители сидят и стоят в неподвижных, напряжённых позах, и стражники, здоровенные откормленные мужики, ещё вчера тащившие их на допрос, тоже стоят неподвижно, со стеклянными глазами.
— Женщины! Я не знаю, в чём ваша вина и есть ли она вообще, но я говорю вам — вы свободны. Эти двуногие твари, присвоившие себе право пытать и казнить от имени Бога, сейчас умрут, той самой лютой смертью, которую они уготовили вам — они сгорят живьём. И эти уроды, бывшие у них в услужении, — рыцарь кивнул на ко всему безразличных стражников, — разделят участь со своими хозяевами. Расскажите всем, что вы видели, и да будет это уроком всем прочим палачам — все они рано или поздно погибнут в муках, и мучения их не прекратятся после смерти. Смотрите!
Первей бросил факел в груду соломы и хвороста, наваленных посреди камеры, вышел и захлопнул железную дверь, задвинув наружный засов.
— Идёмте!
Страшные вопли огласили подземелье, в железо двери ударилось что-то тяжёлое — заклятье «клея» перестало удерживать обречённых. Ещё удары, ещё! Но дверь была прочной.
У входной двери по-прежнему дисциплинированно стояли замороченные стражники. Первей одним взмахом трофейного меча рассёк одному горло, но его товарищ даже не пошевелился. Второй удар покончил и с ним. Замороченный ещё несколько мгновений стоял по стойке «смирно», а затем столбом повалился навзничь. Говорят, знаменитые маги древности могли заставить человека служить и после смерти, но Первей такой силой, конечно, не обладал.
«Ведьмы» молча, гуськом прошмыгнули мимо рыцаря. Когда все вышли, Первей в последний раз оглянулся. Здание быстро наполнялось дымом, ещё минута, и тут нечем будет дышать. Зашвырнув последний факел внутрь здания, он захлопнул входную дверь, постоял, прислушиваясь — внутри уже трещало и шипело, пожар набирал силу.
Освобождённые стояли, не уходили. Первей улыбнулся.
— Вы свободны, женщины. Что вам ещё?
— Как твоё имя, рыцарь? — спросила одна, пожилая измождённая женщина. На тонком, измученном лице, верно, когда-то бывшем очень красивым, в темноте было не разобрать выражения, но голос…
«Не делай этого! Не делай этого!!!»
— Меня зовут Первей, — вновь улыбнулся рыцарь.
«А-а-а!!! Дурак, какой дурак!!!»
— Храни тебя Бог, Первей. Мы все будем за тебя молиться, покуда живы.
— Да уходите же, быстрее! Сейчас тут будет полно народу, и этих мордоворотов с алебардами тоже!
Первей повернулся и зашагал прочь. Прочь, прочь от этого дома, от этого места, уже успевшего буквально пропитаться злом, человеческими муками и отчаянием, как городская свалка запахами гнили. Ух, хорошо! Человек, ни разу не сидевший в тюремном подвале, не может себе представить, что такое вновь очутиться на воле. Трофейные сапоги были великоваты, и ещё жалко было доброго меча — он остался где-то там, в недрах мрачного здания, пожираемого огнём — но настроение Первея было лучше некуда.
«Родная, отзовись»
Молчание.
«Отзовись, пожалуйста»
Молчание. Жалко…
«Зачем? Зачем ты это сделал?»
«Что именно?»
«Зачем ты назвал своё имя? Захотел прославиться? Ты понимаешь, что теперь за тобой устроят облавную охоту?»
«Ну не сердись. Всё равно бы догадались, чья это работа»
«Одно дело догадались, и совсем другое… Ты бросил инквизиции открытый вызов, и теперь у них нет другого выхода, нежели найти тебя и примерно покарать»
«Я всегда любил открытый бой. Пусть попробуют»
«И попробуют. И попробуют! Не думаешь ли ты, что способен пригнуть к ноге всю Римскую церковь?»
«Один — конечно, нет. Но вместе с тобой, моя Родная — кто знает?»
«Господи, какой ты дурень»
«Кто-кто дурень? По-моему, ты богохульствуешь»
Пауза. Долгая, долгая пауза.
«Ладно. Пытаться достучаться до твоего разума — пустая трата времени. Ты нарушил условия Приговора»
Первей помолчал, прислушиваясь к себе.
«А по-моему, ты ошибаешься, Родная»
«Уж мне ли не знать»
«Вот именно. Я хорошо усвоил — если даже немного нарушить условия Приговора, потом чувствуешь себя, будто съел дохлую кошку. Сейчас же ничего такого я не ощущаю»
Пауза.
«Ты прав. Ну разумеется, ты прав. Ну как я не сообразила…»
«Чего не сообразила?»
«Ну конечно. Это было Испытание. Тебе было назначено Испытание, и ты его выдержал. Всё верно. Значит, так тому и быть»
Шелестящий, бесплотный плач.
«Не плач, Родная. Прорвёмся, чего там!»
«Нет, мой милый. Нет, мой родной. Ты выдержал Испытание. Боюсь, предпоследнее»
«А скоро будет и последнее, ты хочешь сказать?»
