Ивриана спешилась и пошла дальше. В лесу стояла торжественная тишина, как будто все животные, птицы и даже насекомые покинули его. Тьма впереди была почти осязаемой, казалось, протяни руку — и наткнешься на стену из черных кирпичей.
И тут Ивриана различила зеленоватый свет — слабый, едва заметный, как при рождении утренней зари. Постепенно он стал ярче и начал мерцать, поскольку завеса листьев перед ним становилась все реже. Внезапно девушка обнаружила, что смотрит прямо на источник света — широкие коптящие языки пламени, которое не плясало как обычно, а странно корчилось. Если бы зеленый ил сделался огнем, он выглядел бы точно так же. Пламя горело у входа в неглубокую пещеру.
Вскоре рядом с пламенем Ивриана увидела лицо ученика Главаса Ро, и в тот же миг ее пронзил ужас и сочувствие.
Лицо юноши казалось нечеловеческим — зеленая маска страдания без каких-либо признаков жизни. Впалые щеки, дико горящие глаза, бледная кожа вся в капельках ледяного пота, выступившего от неимоверного внутреннего напряжения. На лице было написано страдание и вместе с тем воля — воля повелевать извивающимися тенями, толпившимися вокруг зеленого пламени, и таившимися в них силами ненависти. Через определенные промежутки времени губы юноши приходили в движение, руки поднимались в одних и тех же жестах.
Ивриане почудилось, что она слышит бархатистый голос Главаса Ро, который повторяет слова, сказанные им когда-то Мышонку и ей. «Никто не может пользоваться черной магией без того, чтобы не истерзать свою душу и не запятнать ее сделкой. Никто не может заставить другого страдать, не страдая сам. Никто не может с помощью чар и заклинаний наслать на человека смерть и не оказаться при этом на краю смертной пропасти и не уронить в нее хотя бы несколько капель собственной крови. Силы, пробуждаемые черной магией, похожи на обоюдоострые отравленные мечи, рукояти которых утыканы жалами скорпионов. Только могучий человек с задубевшими ладонями, в котором прочно обосновались ненависть и злоба, может держать их в руках, да и то недолго».
В лице Мышонка Ивриана увидела подтверждение этих слов. Шаг за шагом она стала приближаться к нему, не в силах более управлять своим телом, как это бывает в кошмарном сне. Она начала ощущать присутствие теней, словно прокладывала себе путь сквозь сотканную ими паутину. Девушка так близко подошла к Мышонку, что могла дотронуться до него рукой, но он не замечал ее, как будто его дух носился где-то среди звезд в стремлении обхватить собою мрак.
Под ногой Иврианы хрустнула ветка, и Мышонок вскочил с устрашающей быстротой, высвобождая энергию каждого напряженного мускула. Выхватив меч, он бросился на пришелицу, и лишь когда зеленое лезвие уже было на расстоянии ладони от горла девушки, молодой человек с трудом задержал его полет. Оскалившись, он свирепо смотрел на нее; хотя удар и не был нанесен, Мышонок, казалось, с трудом узнал девушку.
В этот миг на Ивриану налетел порыв ветра из пещеры, странного ветра, в котором кружились тени. Быстро перебегая по сучьям, зеленое пламя стало меньше, почти погасло.
Потом ветер стих, и все окружила липкая темнота, на смену которой уже шел тусклый серый свет, возвещавший о приходе зари. Пламя из зеленого стало желтым. Ученик чародея покачнулся, и меч выпал у него из руки.
— Зачем ты пришла сюда? — заплетающимся языком спросил он.
Девушка увидела, что лицо его исхудало от голода и ненависти, а на одежду легли следы многих ночей, проведенных под открытым небом в лесу. И тут она вдруг поняла, что знает, как ответить на его вопрос.
— Ах, Мышонок, — прошептала она, — давай уйдем отсюда. Здесь вокруг один ужас. — Он снова покачнулся, и она поддержала его. — Возьми меня с собой, — добавила она.
Нахмурившись, он смотрел ей прямо в глаза.
— Выходит, ты не испытываешь ко мне ненависти за то, что я сделал с твоим отцом? И за то, как я поступил с заветами Главаса Ро? — озадаченно спросил Мышонок. — Ты не боишься меня?
— Я всего боюсь, — прижавшись к нему, прошептала девушка. — И тебя, даже очень. Но от этого страха можно отвыкнуть. О, Мышонок, ты заберешь меня отсюда? В Ланкмар или даже на край земли?
Он обхватил ее за плечи и медленно произнес:
— Я давно мечтаю об этом. Но ты?..
— Ученик Главаса Ро? — вдруг загремел резкий торжествующий голос. — Именем герцога Джанарла ты арестован за то, что наслал на него порчу!
Из кустов выскочили четверо егерей с мечами наголо, за ними — Джискорл. Мышонок бросился к ним навстречу. На сей раз они быстро обнаружили, что имеют дело не с ослепшим от ярости юнцом, а холодным и расчетливым фехтовальщиком. Его старый клинок был словно заколдованным Точным выпадом Мышонок распорол руку первого нападающего, неожиданным поворотом кисти обезоружил второго и стал хладнокровно отражать удары остальных, медленно отступая назад. Но тут набежали другие егеря и окружили сражающихся. Продолжая неистово отвечать ударом на удар, Мышонок все же уступил натиску превосходящих сил и упал на землю. Схватив его за руки, егеря подняли юношу на ноги. Из раны на щеке у него струилась кровь, но он высоко держал свою лохматую, как у зверя, голову. Налитыми кровью глазами он искал Ивриану.
— Мне следовало бы догадаться, — спокойно проговорил он, — что, предав Главаса Ро, ты не остановишься, пока не предашь и меня. Ты справилась отлично, любезнейшая. Надеюсь, моя смерть доставит тебе удовольствие.
Джискорл расхохотался. Слова Мышонка бичом ударили Ивриану. Она была не в силах встретиться с ним взглядом. Но тут за спиной у Джискорла она заметила всадника и, вглядевшись, узнала в нем своего отца. Он сидел в седле, скрючившись от боли, лицо его походило на смертную маску. Казалось чудом, что ему удается не упасть с лошади.
— Скорее, Джискорл! — прошипел он.
Но узколицый оруженосец уже что-то вынюхивал у входа в пещеру, словно хорошо натасканный хорек. Издав удовлетворенный возглас, он поднял маленькую фигурку, лежавшую на доске над огнем, и тут же затоптал костер. Фигурку он держал бережно, словно она была сделана из паутины. Когда он проходил мимо, Ивриана разглядела у него в руках глиняную куклу, очень толстую, одетую в коричневые и желтые листья и карикатурно похожую на ее отца. В нескольких местах из нее торчали длинные костяные иглы.
— Вот она, хозяин, — подняв куклу, проговорил Джискорл, но герцог лишь повторил:
— Скорее!
Оруженосец начал вытаскивать самую длинную иглу, торчащую на груди куклы, герцог охнул от боли и воскликнул:
— Не забудь бальзам!
Вытащив зубами пробку из пузатой склянки, Джискорл облил куклу тягучей жидкостью, и герцог немного перевел дух. Тогда Джискорл принялся одну за одной вытаскивать иглы, и всякий раз герцог начинал дышать чаще и прикладывал руку то к плечу, то к бедру, как будто иглы выходили из его тела. Когда все было кончено, он обвис в седле и долго сидел, не произнося ни звука. Когда же он наконец поднял голову, все увидели, как удивительно преобразился их хозяин: лицо порозовело, вызванные болью морщины исчезли, голос стал громким и звучным.
