— Дар, как и сила тела — исчерпаем, — продолжил Клесх негромко, а сильные жесткие пальцы по-прежнему нежно касались белой шеи. — Но, как и силу тела, силу души нужно трудить. Могущество Осененного — в его крови, в его душе. Здесь.
Ладонь мужчины мягко коснулась тяжко вздымающейся девичьей груди.
— Если рассудок заходится от ужаса — Дар не проснется. Только злоба и ярость могут пробудить его. Только гнев. Твоя сила — в гневе. Твоя слабость — в страхе. Испугаешься — пропадешь.
Послушница смотрела на Клесха широко распахнутыми глазами.
— А еще запомни: Дар льется из тела, как поток крови, выплеснешь все — умрешь. Это значит, что гневом нужно управлять. Иначе он тебя убьет. А теперь идем. Буду учить тебя не бояться.
Словно во сне Лесана шагнула следом — к узкой крутой лестнице. Девушка спускалась, задыхаясь от обиды и разочарования. Ей так хотелось, чтобы он ее поцеловал…
* * *
Деревья шумели, и от земли пахло прелой хвоей. Солнце садилось.
Нет, нет, нет! Лесана еле сдерживала рыдания. Ужас подкатывал к горлу. Она стояла крепко-накрепко привязанная за руку к стволу могучей сосны. А на лес опускалась ночь.
Из всего оружия Клесх оставил ученице только деревянный меч.
«Я буду ждать тебя в Цитадели».
Нет, нет, нет!!!
От нее пахло кровью и страхом.
«У тебя краски. Ты в самой поре».
Наставник ушел, бросив девушку скулить от ужаса. И ни разу не обернулся.
На запах крови придут Ходящие В Ночи. А у нее только деревянный меч. Ужас снова прихватил за бока, стиснул так, что дышать стало невмочь, аж в груди запекло.
Полумрак сгущался, Лесана яростно воевала с мудреными узлами, которых навязал крефф. Освободиться, бежать! Без оглядки. Туда — в Цитадель, под надежные каменные стены, под защиту тяжелых ворот, где действует охранное заклятье!
Невдалеке хрустнула ветка. Девушка молча взвыла от снедающего страха и вцепилась в узлы зубами, рвала их, рыдая и рыча. Наконец пенька подалась. Пленница неистово дергала запястьем, высвобождаясь из пут. Она уже почти справилась с веревкой, когда услышала…
Сердце обвалилось в самый живот. Послушница медленно подняла голову, оборачиваясь. Напротив, в сгущающейся тьме стоял Ходящий. Не кровосос. Не оборотень.
Человек.
Мертвый.
Только теперь изменивший направление ветер донес до девушки удушающую вонь.
Вурдалак.
Ноги ослабли, подогнулись. Выученица Цитадели рухнула на землю. Животная паника лишила языка, девушка не смогла даже закричать, только смотрела снизу вверх на приближающегося упыря.
От Ходящего истекало мертвенное болотное сияние. Лесана видела обезображенное раздувшееся лицо, посиневшие губы, незрячие, подернутые белесой поволокой глаза.
Опухшие руки потянулись к добыче. Походка покойника была страшной, он переваливался неуклюже, на негнущихся ногах, иногда припадая то на правую, то на левую стопу. Словно хмельной.
Девушка захрипела, попыталась отползти, но нераспутанная веревка держала крепко, а спина уперлась в ствол дерева. От нежити жертву отделяло всего несколько шагов. Вонь, истекающая от Ходящего стала нестерпимой, а уродливое лицо, со следами земли на гниющей коже, исказилось жадностью. Синие губы растянулись, обнажили крепкие зубы.
Ее загрызет до смерти чей-то муж или отец. Кто-то, кто любил, страдал, жил, но умер и… превратился в это.
Нет! Лесана зажмурилась и закричала с надрывом, едва не обдирая горло:
— Гьельд арге эсхе!
Упырь замер, словно наткнувшись на невидимую преграду. Мертвые руки шарили в воздухе, но чудище не двигалось. Заклинание на языке Ушедших держало крепко.
— Шадр кьюва тэкко!
Мертвец медленно двинулся к девушке.
Она вжалась в дерево, по-прежнему крепко жмуря глаза и прикрывая рукавом лицо, чтобы спастись от зловония. Покойник потоптался, а через пару мгновений мертвые руки вцепились в веревку, которой воспитанница Цитадели была привязана к дереву, и рванули крепкую пеньку.
Лесана услышала треск рвущихся пут и звук лопающейся гнилой плоти на ладонях того, кто, против воли, скованный заклинанием, освобождал собственную жертву.
В тот миг, когда ужище перестало удерживать девушку, в животе у нее словно разлетелась на осколки ледяная глыба. Страх рванулся на свободу, затопил сознание, и послушница бросилась прочь, срывая горло от крика. Она позабыла про меч, который выронила еще тогда, когда Ходящий только появился на поляне, позабыла про заклинание подчинения, которое и запомнила только потому, что Тамир зубрил его на днях, забыла о своем Даре. Она стала просто вопящей, не помнящей себя от ужаса девкой, что неслась через чащу, подгоняемая страхом.
Ветки хлестали по лицу, ноги запинались о корни и слоистые валуны, вздымающиеся из рыхлой земли, подошвы сапог скользили на опавшей хвое… А Цитадель была далеко. Очень-очень далеко. И только глухие, нечеловеческие шаги мертвых ног звучали все ближе и ближе. Лесана бежала так, как не бегала никогда в жизни, но мертвец, казавшийся неуклюжим и тихоходным, мчался по следу на диво быстро. Тяжкий топот раздавался уже за самой спиной, оттуда же доносилось глухое голодное рычание.
О, Хранители пресветлые, сохраните, уберегите, не попустите!
Но, видимо, Хранители не услышали отчаянной мольбы, потому что в следующий миг на спину беглянки навалилось вонючее, тяжелое, жадное…
Лесана заорала, сходясь на хрип, запоздало поняла, что сорвала голос, и в этот самый миг зубы мертвеца вгрызлись ей спину. Ученица Клесха услышала звук раздираемой плоти, успела понять, что плоть эта — ее, а затем обостренный до предела слух уловил торопливое чавканье.
От свежей крови и мяса жертвы упырь станет сильнее. Вырваться не удастся. Он будет есть ее, но умереть не даст долго, потому что только живая плоть может насытить нежить, предотвратить распад и тление…
Кричать девушка больше не могла. Только хрипеть. И сопротивляться мочи не осталось тоже, потому что тело гнул и ломал ужас, терзала боль. Лесана извивалась, рвалась прочь и в какой-то миг сумела высвободить руку. Меч она потеряла. Нож у нее отобрал наставник. О, как она ненавидела его теперь! Всеми силами души! Как сегодня днем жаждала его поцелуя, так сейчас жаждала его смерти, чтобы это он лежал здесь, на окровавленной лесной земле и корчился от ужаса. Он, а не она! Он — бросивший ее безоружную, испуганную, ничего еще толком не умеющую!
Слепая ненависть вскипела в душе, и выпростанную руку девушка обрушила на голову упыря. Успела заметить, что лицо его уже не было более опухшим, а губы синими. Но глаза… глаза по-прежнему оставались мутными, мертвыми. В следующее же мгновение от кулака, павшего на голову Ходящего, пролился тусклый голубой свет. Он тонкими волнами побежал по телу нежити, пронзая его от макушки до пят.
